Костя медленно повернул голову. Волков сидел в драном и кривом кресле по ту сторону рельсов и, чуть прикрыв глаза, смотрел на факел в тридцати шагах от себя. С лязгом и скрипом прокатилась дрезина в сторону общины. Двое патрульных лениво толкали рычаг, поглядывая на Константина. Он проводил их взглядом и снова уставился на Волкова.

Жуковский неторопливо поворачивал кисть, по которой ползала крупная кривоногая медведка, задними лапами напоминающая кузнечика, а передними — крота. Насекомое стремилось к свету, и какую бы ориентацию в пространстве ни принимала человеческая рука, оно неизменно выбирало один и тот же маршрут. Андрею вскоре это занятие надоело, он отправил жука в пластиковую бутылку и вручил ее работавшему рядом парню.

— Борь, отнеси к остальным. Смотри не сожри. Это самка, должна скоро яйцо отложить.

— Конечно, дядя Андрей, — кивнул Борис Камолин.

— Ступай. Нет, стой!

— Да, дядя Андрей?

— Боря, слушай. Отнесешь жука, и возвращайся. Для тебя есть очень ответственное дело. — Жуковский подмигнул и, улыбнувшись, добавил: — Весьма секретное.

— Хорошо. — Рослый Борис тоже улыбнулся.

Жуковский побрел по платформе станции, то и дело проводя ладонью по сохранившейся облицовке колонн и безучастно глядя на снующих между построек людей. Похоже, их оставило напряжение, которое было заметно еще вчера. Охотники получили жертву, и теперь центральной общине ничто не угрожает. До поры. Они довольны; кто-то, наверное, даже счастлив. Почему бы и нет? Как мало на самом деле нужно для счастья. Чтобы чужое горе так и осталось чужим. Чтобы кого-то другого, а не тебя утащили тварелюбы.

Андрей поморщился и вздохнул. Гораздо приятнее находиться среди жуков, которые, как ты ни крути их своей властной рукой, все равно стремятся к свету. Которые дерутся за самок и успешно приносят новые поколения в жизнь сумрачного метрополитена. Однако возвращаться в питомник он не спешил. Жуковский ждал своего друга Селиверстова. Василия трудно было не заметить в толпе. И дело тут не в его высоком росте, а в темных очках, которые он постоянно носил там, где было много факелов.

— Ну что, Вася? Сказал Едакову, что Костя предлагает себя в обмен на Марину?

— Конечно сказал, — вздохнул Селиверстов.

— И? — Жуковский выжидательно посмотрел на Василия.

— Что — и? И ничего. Орет староста. Какого лешего мы хлопочем за бунтаря, который на него покушался, дескать. И понятное дело, охотники получили легкую добычу. А если обменять на Костю, то он, скорее всего, и там рыпаться будет, попытается сбежать.

— Но это право жертвы по обоюдному договору, — развел руками Андрей.

— Разумеется. Только жертва у них уже есть. И эта жертва не в силах сопротивляться. А если поменяем, то получится, что проблему подкинули охотникам. Короче, угроза ухудшения отношений.

— Задолбал он своей политикой, — нахмурился Жуковский.

Селиверстов вздохнул, поднял на лоб очки, прикрыл глаза и стал пальцами массировать переносицу.

— Знаешь, Андрей, дикая мысль у меня появилась.

— Что за мысль?

— А ну как староста и есть информатор тварелюбских охотников?

Жуковский посмотрел на Василия и покачал головой, сопроводив это движение тихим смешком.

— Опять ты про лазутчика толкуешь. Ну скажи, как в современных условиях можно оперативно информировать охотников? Даже если предположить, что есть стукачок, то староста на эту роль не годится. Он же практически безвылазно дома сидит, с цветочками своими, кактусиками возится да с гаремом воркует.

— Может, ты и прав, — дернул плечом Василий.

— Волков, — тихо позвал Костя.

Тюремщик не откликался, продолжая безучастно смотреть на далекий факел.

— Волков, — повторил узник.

Нет ответа.

— Волк, Волк, Волк, Волк, — принялся монотонно повторять Константин, и его бубнеж, словно падающие с потолка капли, действовал на тюремщика угнетающе.

— Что! — рявкнул наконец тот.

— Выпусти меня, — прошептал заключенный.

— Заткнись, а? — поморщился Степан. — Тебе вообще не положено разговаривать. И мне с тобой, кстати, тоже.

Превозмогая боль в теле, Костя поднялся и, держась за ржавые прутья своей крохотной клетки, уставился на Волкова.

— Просто выпусти меня. Неужели ты не понимаешь, какое горе случилось? Я уверен, что староста отклонит мое предложение об обмене. А значит, мы просто время теряем. Каждая секунда — это очередной шаг, который делают охотники к алтарю твари. И ведут они на этот алтарь мою Марину. У меня, может, всего один шанс вернуть ее. Второго шанса не будет. Так дай мне единственный… Ну тебе ли не понимать?..

Степан криво улыбнулся и недобро посмотрел Константину в глаза.

— Мне ли не понимать? Что это значит? То, что я лишился семьи, оказавшись в далеком городе, волею судьбы оставшись в живых? Да неужто одного меня осиротила катастрофа? Только давно это было. А твоя беда случилась сейчас. Но ведь отчего-то никто из жителей центральной общины тебя не понимает. А они что, никогда никого не теряли?

— Я ведь не с ними говорю, а с тобой…

— А ты с ними поговори, — сверкнул глазами Волков. — Возьми да поговори. Они же земляки твои. А ко мне почему пристал? Только потому, что у меня ключи?

— Зачем ты так…

— Да затем! Я тебе не сват и не брат. Я тебе никто. Знаю же, как вы все ко мне относитесь. Дескать, москвич. Чужак. Нахлебник. Житель города, который выдаивал ваши ресурсы. Будто мне неизвестно, как всюду к таким, как я, относились и до сих пор относятся. Если в Москве в праздник разгоняют облака, то на ваши деньги. Если в Москве построили аквапарк, то на ваши деньги. Если в Москве уборщица получала столько, сколько все врачи вашего города, то это ваши деньги, награбленные Москвой. Вы нас ненавидели и ненавидите. И я, возможно, все, что осталось от того города. И теперь ты ко мне обращаешься заискивающим тоном. Открой, Волков, мы же братья по несчастью. Да? Черта с два! Мне поручена работа, за которую я получаю пайку. Я молча делаю свое дело и не гружу никого из вас своим обществом. Так что заткнись и не лезь ко мне.

— Ну а я-то тебе что плохого сделал?

— А я кому за пределами МКАДа что плохого сделал? Плевать мне. Заткнись.

— При чем тут все это? Ты озлоблен на весь мир. Так я не оправдываю тех, кто косо на тебя смотрит. Я вообще о другом.

— Замолкни, — резко отмахнулся Степан.

Но Константин продолжал:

— Я же знаю, когда весь мир наверху снесло, ты хотел выбраться из города. И дойти до Москвы. Ведь там твои близкие. Но что-то отвадило тебя от этой мысли. Не решился ты. Но ведь не проходило и минуты, чтобы ты не жалел об этом, разве нет? Ты же каждый миг с болью думаешь о том, что этот самый миг увеличивает ту пропасть времени, что лежит между днем, когда это надо было сделать, и текущим моментом. Я не знаю, почему ты не ушел. Может, и хорошо, что не ушел. Это ведь гибель верная, если ты не искатель, который просто уходит за трофеями, чтобы вернуться. Но ты жалеешь. Я чувствую. Понимаю, какая это боль для тебя. Так и ты меня пойми. Я сейчас в том же положении. Но я готов выйти отсюда и отправиться следом за охотниками. Я на все готов, лишь бы спасти девчонку свою. Но каждый миг…