я отчаянно желаю запечатлеть этот момент. Но Макс противник домашних фото и видеосъемок. Чужого внимания через объектив ему хватает и в остальной официальной жизни. Поэтому довольствуюсь тем, что моя память пока не подводит, и я могу прокручивать в голове самые яркие моменты.

– Это твой первый отпуск за четыре года. Не думаю, что что-то случится, если мы погреем бока здесь, – стараясь разбавить обстановку, я придаю своему голосу уверенности, незаметно касаясь живота.

Все-таки со мной что-то не то.

– А когда у тебя был отпуск? – иронично интересуется Макс, даже не взглянув на меня.

Его лицо направлено верх, а глаза прикрыты.

– Примерно тогда же, – хмыкаю я, отворачиваясь. – Если не считать поездку к родителям на Рождество.

– Не думаю, что те три дня можно считать отпуском, – резонно замечает Макс.

Я слышу, как едва скрипит шезлонг под ним. Значит, он переворачивается. Я следую велению сердца и смотрю на мужа. На его губах застывает улыбка.

– Что-то не так?

Мне кажется, что мир вокруг меркнет с его улыбкой. Дребезжит, звенит и режет осколками.

– Макс? Максвелл! Что-то не так?

Голос больше не звучит уверенно. Он похож на крик, сорванный, вымученный…

– Что с твоим животом? – шепчут его губы.

Вздрогнув, я опускаю сначала руки. Липкое нечто расползается по ладоням. Смотрю, как алое пятно будто дыра проглатывает меня.

– Макс… Макс, что это? – кричу, проваливаясь в бездонную яму.

* * *

– Бекк. Бекки? Не шевелись, хорошо. Ты слышишь меня?

Я киваю. Морщусь от боли. Шея, голова, кажется, даже мочки ушей болят. Словно сплошной комок боли. Особенно рука. Ее я будто не чувствую, и это начинает пугать сильнее боли.

– Не шевелись, говорю же. Просто скажи что-нибудь…

Голос доносится до меня словно из пропасти. Или я в этой пропасти? Страх накатывает, звуча выстрелом.

– Больно… – хриплый стон срывается с губ.

– Бекк, все в порядке. Просто не шевелись.

Но вопреки чужому голосу, открываю глаза и жмурюсь от яркого света. Шипение вырывается вместе с проклятиями. Не уверена, ругаюсь ли я или кто-то другой, но когда на мое правое плечо осторожно кладут руку, я замираю и затихаю. Осторожно открываю глаза и смотрю на мужа.

– Макс?

– Он самый, – хмыкает мужчина, но за натянутой улыбкой я вижу потухающее напряжение и острый взгляд, пронзающий насквозь. – Ты как, Бекк? Как себя чувствуешь?

– Плохо, – бормочу, с трудом веря собственным глазам. Пожалуй, впервые за долгие годы я вижу Максвелла таким – полным эмоций, бурлящим чувствами и по-настоящему живым. Тем самым парнем, в которого я когда-то до безумия влюбилась, и от любви к которому сходила с ума.

А возможно, уже сошла.

Потому что следующее, что приходит на ум, так дуло пистолета, направленное на меня.

– Макс… Я… Что с ним?

Муж замирает и эмоции тускнеют. Словно кто-то невидимой тряпкой стирает черточку за черточкой на его лице.

– Он… То есть…

– Не беспокойся, Бекк, теперь точно все в порядке.

– Я… Я не знала… Даже не думала, что так… может быть…

Я заикаюсь, теряюсь в мыслях, но успокаивающим поглаживанием по плечу Макс возвращает мне способность дышать. Перестав паниковать, жмурюсь на минуту и лишь потом говорю:

– Он стрелял в меня.

– Да.

– Почему я все еще жива?

– Потому что ему не повезло.

То, как говорит Макс, настораживает и пугает. Не повезло. Эвану Хокинсу не повезло встретить меня и моего мужа. Но повезло ли мне? В груди неприятно щемит. Я поднимаю руку, которую чувствую, и прижимаю к сердцу. К тому самому месту, где оно должно быть. Но в ответ до меня доносится лишь ритмичная работа мышцы. Орган без чувств.

– Он попал в тебя, – едва слышно произносит Макс, опуская руку, которую переносит на другое плечо. Но так и не касается. Я поворачиваюсь и замечаю бинт. Много бинтов. И адскую боль, которая эхом врывается в мою память. – Ты успела отклониться. Или из него отвратительный стрелок. Сейчас уже и не узнаем.

Я сглатываю комок с привкусом металла и осторожно киваю. Мне страшно пошевелиться, а еще страшнее возвращаться в ту комнату.

– Бекк, это всего лишь рана. Помнишь?

Киваю и закрываю глаза. Не хочу, чтобы Макс увидел окутавший меня страх. Не хочу быть слабой, но после его слов и прикосновений тело парализовано.

– Как и там, – шепот вырывается вместе с дыханием.

– Да, так и есть, – подтверждает Макс и проводит ладонью по щеке. Моя кожа мокрая. Слезы…

– Бекк, ты все еще здесь?

Киваю, не открывая глаз. Так спокойней слушать его.

– Я связался с Гарри. Он сообщит Флетчу и Мейеру, что процесс остановлен.

Сердечная мышца сжимается в груди.

– Тебе нужно восстановиться. Все остальное подождет.

– Хорошо. – Я вновь соглашаюсь с ним, но в этот раз наши мысли совпадают, а то, что он дает шанс, пусть крошечный и почти невесомый в свете последних обстоятельств. Я хочу верить, что это не конец. – Ты побудешь со мной?

– Конечно, – голос Максвелла словно вибрирует. Я напрягаюсь, когда кровать подо мной слега прогибается. Муж ложится рядом и обнимает, осторожно касаясь там, где эхом пульсирует боль. – Если нужно, я попрошу увеличить дозу обезболивающего.

– Нет, все в порядке. Терпимо.

– Уверена?

– Более чем, – шепчу, вдыхая его аромат. – Просто побудь рядом, пока я не усну.

– Хорошо, Бекк. Я буду рядом. – Мне кажется, будто губы Макса касаются моего виска. Он шепчет, выдыхая: – У тебя все получилось. Опять.

Рука медленно ложится на мой живот и едва нажимает на место, где шрам рассекает кожу. Обезображенная, выпотрошенная, сломанная. Но рядом с ним.

Франи была права.

Одна трагедия разделила нас. А что если нужна еще одна, чтобы соединить?