В этом откровении, думается, заложена вся соль «Дела о царской семье», интересы которой не желает последовательно защищать даже такой убежденный монархист, как Соколов. Он не обвиняет Временное правительство в упразднении монархии, в аресте и ссылке царя на родину Распутина (надежда на самосуд крестьян?), а входит в союз с Керенским против большевиков. Ему нужно сделать их врагами народа и «европейской цивилизации», и именно для этого находится веский повод — убийство царской семьи. Но самое главное обвинение против большевиков — отнюдь не цареубийство, а… приход их к власти. Вот почему Соколов так настойчиво продолжает незаконченное антибольшевистское дело, которое вел по поручению Временного правительства и персонально — Керенского, следователь Александров. С материалами этого дела редко кто из специалистов знакомился, а широкий круг читателей — подавно. Именно поэтому я сосредоточу и на нем свое внимание. Так что читатели, приобретшие настоящую книгу, получат возможность ознакомиться и с еще одним редким историческим архивным материалом.

1

Соколов приступил к выполнению задания Колчака спустя семь месяцев после чрезвычайного и таинственного происшествия в Екатеринбурге, в печально известном доме Ипатьева. Об этом свидетельствует следующая запись в одном из томов дела: «Предварительное следствие, произведенное судебным следователем по особо важным делам Н.А. Соколовым по делу об убийстве отрекшегося от престола Российского государства Государя Императора Николая Александровича, Государыни Императрицы Александры Федоровны (Гесс), Их детей: Наследника цесаревича Алексея Николаевича; Великих Княжон: Ольги Николаевны, Татьяны Николаевны, Марии Николаевны, Анастасии Николаевны и находившихся при Них: доктора Евгения Сергеевича Боткина, повара Ивана Пантелеймоновича Баритонова,[25]лакея Алексея Егоровича Труппа, комнатной девушки Анны Степановны Демидовой.

Начато 7 Февраля 1919 года».

И все же предлагаю читателям[26]совершить еще один временной прыжок от главного происшествия (длиной почти в полгода, отталкиваясь от приведенной записи) и последовать за Соколовым из Екатеринбурга в Париж. Поможет нам в этом еще одна запись из дела:

«Протокол

1920 года июля 2—4-го дня Судебный Следователь по особо важным делам при Омском окружном суде Н.А. Соколов в г. Париже, в порядке 315–324 ст. ст. уст. угол, суд., производил осмотр рукописи товарища прокурора Екатеринославского окружного суда Руднева, полученной от начальника Военно-административных управлений генерал-майора С.А. Домонтовича (л.д. 174, том 8-й[27])…»

Рукопись эта, озаглавленная «Правда о Русской Царской Семье и темных силах», позволяет изобличить «правдолюбца» Соколова как фальсификатора. Вместе с тем она дает возможность уточнить многие оценки близкого окружения царя, а также историческую обстановку, предшествовавшую отречению от престола Николая II и Февральской революции. Для товарища прокурора Екатеринославского окружного суда Владимира Михайловича Руднева, командированного «по распоряжению бывшего министра юстиции Керенского в Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию злоупотреблений бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц», главной темной силой являлся Григорий Распутин. Для судебного следователя по особо важным делам при Омском окружном суде Николая Алексеевича Соколова — большевики. Ненависть к ним настолько ослепила его, настолько затмила разум, что он позабыл о своем «природном правдолюбстве», об обязанности «юридического беспристрастия», закрыл глаза на свой долг перед законом, на показания многих лиц, которых с таким тщанием допрашивал и показания которых так подробно записывал. Ненависть эта была настолько сильна, что, признавая вслед за Рудневым темной силой Распутина, он считает его если не большевиком, то по крайней мере распропагандированным большевиками и их агентом в царском доме и в России. Переплюнув в своей неистовой злобе против большевизма всех своих единомышленников в этом деле, Соколов в своей книге писал: «Я не верю в „германофильство“ Распутина… Эта идея была не по плечу Распутину. Если она была продуктом его собственного мышления, это был выкрик большевика-дезертира.

Конечно, это была не его мысль: „Кровь… Довольно проливать кровь…“ Эту идею внушали Распутину, чтобы он, как слепое орудие, пользуясь своим необычным положением, внушил ее Императрице».[28]

Неистовый антибольшевизм и шпиономания по отношению к «большевику-дезертиру» Распутину так захватили Соколова, что он усмотрел в деревенской привычке Распутина давать клички окружавшим его людям… условную замену фамилий с конспиративной целью. Распутин, по мнению Соколова, не только распропагандированный большевиками темный человек, но и что-то вроде подпольного резидента. Ну а его резидентура — Протопопов (министр внутренних дел), Штюрмер (министр иностранных дел), епископ Варнава, получившие от Распутина шпионские клички — Калинин, Старик и Мотылек соответственно. «Думаю, что эта терминология указывает на конспиративную организацию», — глубокомысленно оценивает распутинскую прихоть Соколов, почему-то упуская из виду, что «большевик-дезертир» величал царя не иначе, как Папой, а царицу — Мамой. Что ж, и они входили в «конспиративную организацию» Распутина? Но если «идея германофильства», по словам Соколова, не по плечу ограниченной деревенщине — Распутину, то уж куда ему до вожака подпольной организации в таком вот представительном составе. Да и клички — Папа и Мама, следуя логике следователя по особо важным делам, должны принадлежать истинным руководителям «организации». Ну а если отойти от вымыслов и домыслов, то именно императрица Александра Федоровна вела кружок, о котором в материалах дела упоминается довольно часто. Здесь же, а также во многих мемуарах той поры именно Папа и Мама представлялись значительному числу их современников главной темной силой. Соколов, к примеру, почему-то «не обращает внимания» на примечательный факт в рукописи Руднева. Характеризуя дворцового коменданта Воейкова, Руднев отмечает, что еще в 1915 году жена Воейкова в своих письмах к мужу, находившемуся в ставке царя, «умоляла его оставить службу ввиду нараставшего революционного движения, причем она предостерегала мужа, что при крушении государственного аппарата его постигнет ужасная участь». Правда, письма жены Воейкова, сообщает Руднев, «проникнуты болезненной ненавистью к Распутину как к несомненному виновнику грядущих, по ее словам, кошмарных событий».