Хьюберт перевел взгляд на меня:

– А вы что скажете? Как по-вашему, это небольшие причуды, или она сумасшедшая?

Стюарт избавил меня от необходимости отвечать:

– Ну, конечно, сумасшедшая, Хьюберт. Разве женщина в здравом уме вышла бы за тебя замуж? – И он засмеялся.

– Стюарт, не надо так говорить, – Дафна тяжело вздохнула. – Ты же знаешь, как это меня огорчает.

– Прошу прощения, тетя Дафна, – с сарказмом ответил Стюарт. – Надеюсь, вы не собираетесь упасть в обморок? Принести вам нюхательные соли? Или сразу вылить ведро воды на голову?

– Прекратите немедленно! – лицо мистера Делакорта снова покраснело, он часто дышал.

Неужели они нарочно стараются довести его до приступа? Я боялся, что, если и дальше так пойдет, они своего добьются. Трутдейл героически не отходил от хозяина; я надеялся, что нитроглицерин больше не понадобится.

– Прошу прощения, – пробормотал Стюарт, но без особого раскаяния.

Хьюберт злобно смотрел на дядю. Дафна сидела на диване в полном изнеможении. Может быть, она и в самом деле на грани обморока? Никто, кроме меня, похоже, не обращал на нее внимания.

Дизель тронул меня лапой за ногу, я посмотрел на него и встретил внимательный взгляд. Он всегда чувствовал общее настроение, и здесь ему не нравилось. Эта внутрисемейная пикировка смутила нас обоих. Я опять его погладил, чтобы успокоить.

Я пытался придумать, как бы нам обоим выбраться из этого неприятного положения, но в голову приходил только один способ – встать и заявить, что мы уходим.

Как ни странно, обстановку разрядила Синтия Делакорт.

– У вас, наверное, очень интересная работа, мистер Гаррис. В колледже большое собрание редких книг?

Я с благодарностью улыбнулся ей.

– Да, у нас есть коллекция книг первых американских типографий, много первых изданий с автографами писателей южных штатов, особенно здешних, из Миссисипи. Еще в колледже хранятся архивы нескольких выдающихся выпускников. А еще небольшое собрание дневников времен до и после Гражданской войны.

– Вроде литературного дневника Мэри Бойкин Честнат[13]? – оживился мистер Делакорт.

– Да, очень близкие по содержанию, но, разумеется, менее известные, – я улыбнулся. – Когда я был куратором этого собрания, несколько аспирантов с кафедры истории защитили по ним диссертации, но ни один из дневников не опубликован.

Я ответил мистеру Делакорту и Синтии еще на несколько вопросов о том, что есть в архивах. Ни Хьюберт, ни Дафна не проявили ни малейшего интереса к теме нашего разговора: Дафна то расправляла платье, то потирала виски, а Хьюберт угрюмо пил чай. Стюарт был, похоже, занят мобильным телефоном, но хотя бы не разговаривал по нему – соблюдал видимость приличий.

Я поглядывал на часы над каминной полкой. Минуты еле-еле ползли, и я размышлял, когда нам с котом можно будет ретироваться, чтобы это не показалось невежливым. С большей частью собравшихся я бы обошелся без церемоний, но мне не хотелось ответить грубостью на гостеприимство мистера Делакорта. Не зря у меня в роду несколько поколений южных дам; мои прабабки перевернулись бы в гробу, если бы я в гостях обидел хозяина, и неважно, что перед этим произошло.

Через полчаса я решил, что правила хорошего тона соблюдены, и поставил пустую чашку на поднос. Дождавшись паузы в разговоре, я повернулся к мистеру Делакорту и сказал:

– Спасибо, что пригласили меня, но, пожалуй, я уже злоупотребил вашей добротой, – я встал, Дизель потерся об мои ноги. – Мы с Дизелем будем рады вас видеть в понедельник.

Мистер Делакорт медленно встал. Выглядел он довольно усталым, но в голосе звучала сталь. Он протянул мне руку, и я ее пожал.

– Приходите в девять, Чарли.

– Хорошо, сэр. До встречи.

Я кивнул на прощание остальным, и Трутдейл бесшумно вышел, чтобы проводить меня. В гостиной было тихо, но как только мы вышли и Трутдейл закрыл за нами дверь, до меня донесся сердитый мужской голос. Наверно, мистер Делакорт объяснял родственникам, как следует вести себя при гостях.

Мы с Дизелем направились домой, и меня мучил вопрос – приходить в понедельник или все-таки держаться подальше от этого неприятного и в высшей степени странного семейства.

Оказавшись дома, в тишине кухни, я наконец расслабился. Даже Дизель, повеселев, потрусил в кладовку. Я сел за стол и попытался собраться с мыслями и решить, как быть с ужином.

Я с удивлением заметил, что настенные часы показывают только четверть шестого. Чаепитие у Делакортов, оказывается, продолжалось вовсе не сто лет.

Встав, чтобы заглянуть в холодильник, я увидел записку под магнитом. Послание от Шона было лаконичным: он все еще не отдохнул с дороги и ушел наверх, спать. О своем ужине он позаботится сам, когда проснется.

Я положил записку на стол и нахмурился. Путешествие, наверное, и правда утомило Шона, и я подозревал, что до отъезда из Хьюстона он много недель плохо и мало спал. Но, возможно, это был способ избежать расспросов о том, почему он бросил работу и приехал в Афины.

Если бы он только доверился мне! Меня тревожило, что он держится со мной так сухо и отстраненно. Когда-то мы были друг к другу ближе, но как вернуть те времена?

Эти мысли и занимали меня, пока я ужинал. Дизель составил мне компанию и не отходил, пока я ел – отчасти в надежде выпросить кусочек жареной курицы. Я, как всегда, был благодарен и рад его обществу. Людям, у которых нет домашних животных, не понять, как глубоко мы, хозяева, привязаны к питомцам, а они к нам.

В девять часов вечера Шон так и не появился, и я отправился спать. Дизель, как ни странно, не разыскивал ни его, ни Данте. Вообще-то ему нравится общество, но в этот вечер он от меня не отходил. Он вытянулся на своей половине кровати и крепко спал.

Я погасил свет и попытался последовать его примеру, но сон не шел, я не мог унять сумятицу в мыслях. Полчаса с книжкой вернули мне спокойствие, и я задремал.

Проснувшись, я обнаружил, что Шон уже побывал на кухне. Кофейник был наполовину полон, на столе лежала воскресная газета. Его машина по-прежнему стояла перед домом, но его самого не было ни на первом этаже, ни на веранде.

Мы с Дизелем позавтракали вдвоем, я просмотрел газету. Поднимаясь наверх, чтобы переодеться перед тем, как пойду в церковь, я посмотрел на дверь в комнату Шона, надеясь, что мне удастся с ним поговорить. Но дверь была закрыта, и, если он снова заснул, я не хотел его будить. Может быть, застану его, когда вернусь.

Я оставил на холодильнике записку, где я и когда меня ждать обратно. В прихожей Дизель с надеждой смотрел, как я направляюсь к двери, но церковь была, пожалуй, единственным местом, куда я его не брал. Я его погладил и объяснил, что скоро вернусь, а он что-то проворковал ответ. Думаю, он прекрасно понимал, что его оставят дома, но не удержался, чтобы еще раз не проверить мою силу воли.