политического языка я отмечаю смысловой сдвиг, претерпеваемый нынче термином «Евразия» в речах самих приверженцев «евразийской миссии» России. Если евразийцы первой эмигрантской генерации спокойно писали «Россия-Евразия» с уравнивающим дефисом, то их последователи сегодня страстно сополагают и противополагают «Евразию» и «Россию», доказывая абсурдность и погибельность отпадения второй от первой. Так С.Кургинян заявляет, что если русские не получат в Евразии «исторически присущего им места держателей», то «они обойдутся без Евразии, а вот обойдется ли без них Евразия – это вопрос». Так А. Панарин, клеймя демократов за намерение склонить Россию к «эмиграции из Евразии», невольно преподносит Евразию и Россию как две разные сущности: в его словоупотреблении «Евразия» обступает «Россию», не отождествляясь с нею. Причем речь-то идет не о континенте в целом, а именно о «срединной Евразии», о знаменитой Сердцевине Земли. Россия может быть «в Евразии», может быть даже «среди Евразии», но Россия и Евразия не совпадают.

Идеологам вторят эксперты. Читаем о «комбинациях стран ближнего зарубежья, образующих самостоятельные евразийские пространства на более-менее явной конкурентной антироссийской основе»; о «южном евразийстве» (тюрко-европейском) как «имеющем собственную длительную историю и зачастую не только исключающем Россию, но прямо антагонистичном по отношению к ней»; о «евразийстве некоторых современных схем Великого шелкового пути»; о том, как «широтные» нефтегазовые цепочки вне российских границ, будучи «экономической доминантой южного евразийства», с началом функционирования станут «рубежом геополитической судьбы России». Заметим, что это пишет аналитик, усматривающий позитивные перспективы как раз в «дрейфе России к южному сообществу». Вывод ясен: в наши дни «евразийскую идею» приходится формулировать и обсуждать на языке, уже приспособленном, хотим мы того или нет, к тому, чтобы разводить «Россию» и «Евразию», на том самом языке, на котором оказывается возможным высказать мысль о способности русских «обойтись без Евразии».

Эти языковые новации, помимо воли тех или иных авторов, аккомпанируют изменению контуров страны, отодвинувшейся в 90-х и от коренной Европы, и от исламского Среднего Востока. И реальность, и политический язык наших дней воплощают одну и ту же геополитическую формулу – «от России-Евразии к России в Евразии», – формулу, явно требующую и доосмыслить понятие «Евразии», и по-новому увидеть сущность, называемую «Россия».

II

Это изменение соотношения между «Россией» и «Евразией» совпало с новым туром вековечных русских игрищ вокруг идеологемы «России-цивилизации». Сегодня эти игрища имеют отчетливый геополитический контекст, будучи связанными с западным «шорохом» вокруг статей С. Хантингтона и его оппонентов. На замечание В.Мацкевича об отсутствии мировой интеллектуальной моды, которая снабдила бы Россию новой имперской идеологией, я отвечу почти по-ленински твердо: «Есть такая мода! Это мода на цивилизационную геополитику!»

Показательно, что почти все поборники «государства-цивилизации» солидарны с нынешней российской властью в неприятии «евразийского проекта» Н. Назарбаева. И речь идет не только о тех, для кого «Великая Россия» стала лозунгом откровенного национал-ирредентизма и воссоединения с «русскоязычными», оставшимися за сегодняшними российскими границами. Сюда же можно отнести и теоретиков, развивающих вслед за А. Солженицыным идею государства восточных славян; и тех, кто прямо по С. Хантингтону видит «государство-цивилизацию» православным, с границей по реке Збруч, отделяющей униатскую Галичину; и даже таких, кто – под влиянием Л. Гумилева – и казахов бы включил в Россию будущего, государственно оформив «суперэтническую комплементарность». Я настаиваю на том, что все эти эскизы выкраивания из постсоюзных пространств державы пошире Российской Федерации, но поуже былого СССР сознательно или бессознательно ложатся в русло именно цивилизационной геополитики. Ибо все они без исключения обнаруживают стремление окаймить общей границей пространства, которые кажутся достаточно «цивилизационно сродными» с «Россией русских», оставив по ту сторону те, каковые явно мечены чужим цивилизационным тавром: Прибалтику, исламский юг, а также обычно – Галичину и достаточно часто – Закавказье.

В воздухе висит «заказ», который пока не материализовался в «заказчике». Тем, кто читал мои работы последних двух лет, должно быть понятно, что на тот же «заказ» работаю и я сам, стараясь рационализировать и скорректировать его смысл, чтобы через этот смысл повлиять на ментальность «заказчика», который, думается, вскоре должен появиться. Моя статья «Остров Россия», при выходе понятая многими как декларация российского неоизоляционизма, была едва ли не первой по времени попыткой наметить проект цивилизационной геополитики для России, а «хантингтоновская дискуссия» в нашей стране позволяет уже противопоставить два таких проекта, с их существенно различающимися основополагающими принципами.

Что такое в геополитическом смысле «цивилизации», и можно ли к этому классу объектов отнести Россию? На первый из этих вопросов едва ли будет ошибкой ответить так: цивилизации в геополитике – это человеческие популяции, т. е. этносы или группы этносов. Но не всякие. Это только такие популяции, из которых каждая, во-первых, образцово, эталонно воплощает определенный, резко контрастирующий с иными тип духовности и социальности, и во-вторых, заполняет собою некоторое достаточно обособленное пространство (ареал) в мировом раскладе, как бы конвертирует свой духовно-социальный тип в особую традицию государственного строительства и геополитики. Это определение вполне соответствует той речевой реальности, когда одна и та же цивилизация обозначается разными названиями. Ибо название может характеризовать ее либо по типу духовности или социальности, либо по основной геополитической нише, либо, наконец, указывая на тот этнос или группу этносов, которые исторически представляют популяционное ядро цивилизации. Так, цивилизация-лидер современного мира может быть названа «западнохристианской» или «либеральной», но точно так же «западной» или «евро-атлантической», или, наконец, «романо-германской». Цивилизация китайская – она же и «конфуцианская»; исламская – она и «средневосточная», и «арабо-иранская», и т. д.

Основное популяционное ядро цивилизации для самого себя предстает как особое, самодовлеющее человечество на особой земле. Правда, из этого не вытекает замкнутость цивилизации навечно в каких-то естественных пределах. Не случайно, как когда-то писал Г. Померанц, любая из великих цивилизаций могла бы при благоприятных условиях заселить Землю и составить законченное человечество, если бы иные цивилизации ей не мешали. Поэтому отношение каждой цивилизации – будь то древнеегипетская, китайская, исламская, античная или евро-атлантическая – к остальному миру может быть выражено формулой: «Мы – человечество, а они – источник наших проблем».

Ошибочно ли рассматривать Россию как цивилизацию? Скажем так: описание в качестве цивилизации отвечает существенным признакам России и объясняет многие перипетии ее истории. В мировом географическом раскладе она занимает особую нишу, не перекрывающуюся с платформами иных цивилизаций и характеризующуюся самостоятельной государственной и геополитической традицией, длящейся 400–500 лет. Об особенностях русского типа духовности написано более чем достаточно – как и о его связи, через ряд секуляризующих трансформаций, с историей северной ветви православия в российских геополитических условиях – после упадка восточного христианства на его средиземноморской родине под напором ислама.

Тип нашей социальности в эти 400–500 лет отличался, похоже, сочетанием двух