class="p1">— И стихи запоминаешь? — уже весело спросил Алфёров.

— А то нет! — ответила Груня смело.

— Хорошо! — сказал он, озорно блеснул глазами и, чуть понизив голос, произнёс:

Душно! без счастья и воли

Ночь бесконечно длинна.

Буря бы грянула, что ли?

Чаша с краями полна!

Запомнила? — спросил он, уверенный, что нет.

Но Груня повторила слово в слово и, улыбнувшись, добавила:

— Как же не запомнить? Здесь всё складно и понятно. Ты что потрудней спроси.

— Ну, слушай потрудней, тоже стихи Некрасова:

Природа-мать! когда б таких людей

Ты иногда не посылала миру,

Заглохла б нива жизни…

Но и эти стихи, хоть и не с такой лёгкостью, Груня повторила.

— Да, — согласился Алфёров, — память у тебя отменная. А теперь расскажи о себе. Откуда ты? И почему хочешь быть сестрой милосердия? Поставь же, пожалуйста, свой посох куда-нибудь и сядь.

Судьба Груни была в тот день решена. Её зачислили на курсы и выделили пособие, чтобы она смогла их закончить.

Она поселилась в маленькой комнатке, в трёхэтажном доме на Фонтанке, между мостами Египетским и Калинкиным. Оттуда недалеко добираться на занятия при военном госпитале.

Трудно было входить в непривычную жизнь. Надо много запоминать и заучивать, особенно сложной наукой оказалась анатомия. Вот уж никогда раньше не предполагала, как много следует знать о человеке, чтобы ему помочь, вылечить его. Знать, как он устроен, на память, будто стихи.

Всего шесть недель отводилось на учёбу. А как много нужно было постигнуть за этот короткий срок! И самое важное — научиться понимать состояние больного и раненого, уметь перевязать раны, приготовить лекарства, помогать при операциях.

И Груня не теряла ни минуты, истово трудилась. Утром и днём была на занятиях в госпитале. А дома всё, чему учили, заучивала наизусть. И так до глубокой ночи.

Только — вот странно! — ночей-то в Петербурге вовсе не было. Поздний час, а всё ещё светло. И не оттого, что месяц светит. В Матрёновке и при месяце, когда полагается, темнеет, лишь звёзды мерцают на небе, но они не мешают спать.

Здесь же и звёзды другие: не золотые, жемчужные. И месяц — светло-зелёный. Вокруг всё видно и не видно, будто подёрнуто полупрозрачной дымкой.

Деревья у Калинкиного моста не отбрасывают тени, и памятники тоже, и дома. Город — без тени. И тихо-тихо, молчит всё.

Белые ночи над Петербургом…

«Чудотворство!» — шепчет Груня в который уж раз. И с трудом засыпает.

ЛЕКЦИЯ ПРОФЕССОРА АЛФЕРОВА

В большом зале Петербургской медико-хирургической академии собрались врачи, студенты, сёстры милосердия — все, кто в ближайшее время отправится на фронт. Ждали выступления профессора Алфёрова, ученика знаменитого хирурга Пирогова.

Груня сидела в первом ряду, чтоб не упустить ни единого слова профессора, который так счастливо решил недавно её судьбу. Да и запоминалось ей легче, когда она видела лицо учителя.

Алфёров вошёл подтянутый, быстрый, внимательно оглядел слушателей и начал лекцию о военных госпиталях и перевязочных пунктах, о помощи раненым на поле сражения, о милосердии.

Он говорил просто, будто вёл беседу с каждым с глазу на глаз, и Груня легко запоминала. Даже успевала кое-что записать. А вот и совсем близкое ей: рассказ о людях её профессии.

— Только любовь и самопожертвование делают ваш труд истинно милосердным, — говорил он, обращаясь к сидящим в зале сёстрам милосердия. — Солдату важно знать: если ранят его, он не останется без помощи, его не бросят умирать от ран. Надежда и вера придают ему силу и отвагу, ведут к победе. Пусть вдохновит вас пример героического служения своему долгу участниц Крымской войны.

И он, сам участник Крымской войны, напомнил о Даше Севастопольской. Тогда, в ту войну, которая происходила немногим более двадцати лет тому назад, против англо-французских войск, высадившихся на Крымском полуострове, женщин не брали в армию. И совсем ещё юная Даша выдала себя за матроса. Остриглась, надела матросский костюм и в таком виде попала на поле сраженья. Во время битвы у реки Альмы она остановила повозку в небольшой лощине под деревьями и начала оказывать помощь проходившим мимо раненым. Поила их, перевязывала раны, и так до конца боя. О её поступке узнали в Севастополе, и она уже больше не скрывалась. Работала в женском платье дни и ночи, на перевязочных пунктах и в госпиталях, порой помогала при операциях. За спасение многих жизней её наградили серебряной медалью.

— Такие у вас были прекрасные предшественницы, — всматриваясь в лица сестёр милосердия, сказал Алфёров.

Груне показалось, что он узнал её и ей сказал эти слова. Она была взволнована — в Даше Севастопольской она почувствовала родную душу. Подобно отважной Даше, она готова была отдать жизнь свою за людей. Какое счастье, что сейчас не нужно таиться и переодеваться в солдатскую одежду, чтоб попасть на фронт. За это, как сказал Алфёров, надо благодарить Пирогова. Он много сделал, чтобы допустили женщин на передовые линии. Сумел убедить всех, кто был против, как необходим и дорог там самоотверженный труд сестёр милосердия.

Из зала кто-то прислал Алфёрову записку. Он прочитал её вслух:

— «Где сейчас Пирогов? Почему нет его в академии?» Сейчас Николай Иванович не у дел и живёт где-то под Киевом, — медленно, с каким-то скрытым вызовом проговорил Алфёров. — Великий патриот и замечательный учёный остался не у дел, — продолжал он, — потому что нетерпим ко всякому злу и неправде. Но я уверен, что его ещё позовут послужить делу милосердия, делу спасения человеческой жизни. Он нужен России!

В зале раздались аплодисменты, кто-то из студентов крикнул:

— Слава Пирогову! Мы помним его!

На лице Алфёрова появилась улыбка. И уже спокойным голосом он продолжал лекцию о помощи раненым на поле сраженья.

ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК

Груня шла домой и в уме повторяла всё, о чём услышала на лекции Алфёрова. Утверждала в памяти.

Хотелось есть. Дома был хлеб — главная её еда, хлеб с чаем, через день гречневая каша. Но сегодня по строгому Груниному распорядку каша не полагалась. Иначе не дотянуть до следующего пособия. А на то, что ей выдали, она купила ботинки: в лаптях не пойдёшь на занятия.

«Ничего, выдюжим, — подбодрила она сама себя. — Другим хуже приходится». Вспомнилась обиженная вдова из-под Тулы, Александра Максимовна, и зелёный хлеб с лебедой по норме. Вот где настоящее бедствие! И помощи ждать неоткуда.

Груня приближалась к дому.