Мой бог, мой черт, мой ангел ада…

— Гер… — начала я.

Сегодня он не гнал. Ехал спокойно, включив тихую музыку и приоткрыв окна, чтобы из машины выдуло запах распутства, которым от нас несло просто неприлично. Теплый влажный ветер из приоткрытого окна трепал волосы, и я глотала аромат прелой земли снаружи вперемешку с терпким ароматом розмарина, исходящим от Германа.

Осколки ледяного кокона, в котором он жил до нынешней зимы, окончательно растворились в этом ветре, и перед нами открылась черная глубина.

— Не надо, не говори, — быстро отозвался он, не поворачиваясь ко мне и напряженно глядя в несущуюся навстречу ночь большого города.

Но пальцы, все еще ласкавшие мою лодыжку, сжали ее чуть сильнее.

А потом расслабились.

Мы уже нырнули в эту глубину, и возврата не было.

Тогда. Вы ведь давно женаты?

Хаос наших отношений путал не только нас самих.

Окружающих он тоже вводил в заблуждение. Люди судили о нас по своему опыту — и, как правило, ошибались.

Или нет…

Или они были правы на каком-то более высоком уровне?

— Вы ведь давно женаты? — вдруг спросил благообразный дедулька, похожий на Санта-Клауса, сидевший напротив в купе поезда. — Лет двадцать… Да как бы не больше!

— Почему вы так думаете? — удивилась я, оглядываясь на Германа.

Все было, как всегда.

Он не носит кольцо — я ношу.

Он сидит, уткнувшись в планшет со страшными графиками — я только что вернулась из вагона-ресторана и поставила перед ним стаканчик с «эрл греем».

Он, не отрывая глаз от экрана, поймал мое запястье и поцеловал, а потом отодвинулся, пропуская меня на место у окна. Я поправила занавеску, чтобы солнце не было ему в глаза.

— Привычные движения, — пояснил дедулька. — Въевшаяся забота. Вы как будто танцуете хорошо выученный, до последнего движения отточенный танец давней любви друг к другу.

Мы с Германом переглянулись. Я — в панике. Он — слегка приподняв бровь, мол, ну кого ты слушаешь, мало ли фантазеров на свете?

— Вот! Вот! Я об этом! — дедулька аж подпрыгнул на своем сиденье. — Я такие вещи вижу, я пятьдесят с лишним лет тружусь режиссером в театре! Все ваши жесты, взгляды — вот вы сейчас поговорили одними глазами, но так ясно, что я мог бы озвучить ваш диалог!

Пальцы Германа едва коснулись тыльной стороны моей руки — под прикрытием столика, чтобы проницательный дедушка не считал еще и этот разговор. Смотреть друг на друга мы больше не рисковали. Жест означал — просто согласись с ним, нам не нужно лишнее внимание.

— Пятнадцать, — кивнула я. — Всего лишь пятнадцать лет женаты. Мы не настолько старые.

— Э! Возраст не проблема! Бывают люди, что в детсаду на соседних горшках уже за ручки держались. Те вообще друг в друга прорастают намертво! Но я ведь был прав насчет вас! Признайте!

— Правы, — примирительно улыбнулась я.

К счастью, остаток поездки он травил театральные байки, больше не пытаясь лезть к нам в душу. Я смеялась, задавала наводящие вопросы и делилась с дедулей марципановыми конфетами. Герман молча продолжал работать, лишь время от времени отпивая свой остывший чай.

В город древних колодцев и чугунных мостиков мы приехали уже в темноте. Зачем Герману там нужен был филиал, я не имела ни малейшего понятия. Да и сама не ожидала многого в деловом плане от этой поездки. Но мы выбирались в эти командировки совсем по другой причине, не имеющей никакого отношения к работе.

У вокзала нас ждало такси — единственный «мерседес» Е-класса на весь город, как мрачно сообщил мне Герман.

Был уже март, но в этом маленьком провинциальном городе зима поселилась настолько плотно, что даже небо было закрыто серыми ватными тучами, а капель не смела нарушать тишины пустых улиц. Такси привезло нас куда-то на задворки, куда выходили только серые покосившиеся заборы домов, да ровные, без балконов, фасады пятиэтажек. И благополучно завязло в сугробе, попытавшись повернуть на следующую улицу.

— Ваша гостиница во-о-о-он за тем углом, — сообщил нам таксист, выскакивая из машины и выкидывая наши чемоданы прямо в снег. Он махнул в неопределенном направлении. — Тут близко, пешочком пройдетесь.

И укатил, не интересуясь более нашей судьбой.

— Местное гостеприимство, локальный специалитет, — пожал плечами Герман и подхватил оба чемодана.

Я не жаждала карабкаться по сугробам в самогах на шпильке — высоких, узких, купленных специально под такое же узкое платье — чтобы впечатлить Германа, разумеется. Но раз сказали, что гостиница за углом — что теперь, ныть из-за сотни метров?

Гостиницы за углом, увы, не оказалось. Более того, судя по карте, до нее было километра два по прямой. Учитывая снежные заносы и кривые улицы, в реальности могло оказаться намного больше.

Попытка повторно вызвать такси с треском провалилась.

Мы с Германом пытались сделать это по очереди, но в единственном работающем тут приложении все машины числились занятыми. Номер местной службы взять на вокзале мы не догадались. А потом и телефоны не выдержали долгой поездки, холода и активного использования — и выключились.

Приключение не выглядело опасным, но все-таки оказалось чересчур утомительным, учитывая заметенные дороги, мои каблуки, два чемодана и отсутствие фонарей на большей части дороги. Так что отель — сетевой и потому весьма неплохой — мы все-таки нашли, но ввалились в лобби усталые и невероятно злые.

Я просто упала в ближайшее кресло, вытянула ноги, закрыла глаза и могла мечтать только о том, чтобы меня оставили в покое. Герман отправился выяснять, что там с нашим номером, мрачно буркнув, что не удивится, если и тут проявится местное гостеприимство.

Его возвращение я почувствовала всей собой — мое тело было чутко настроено на его присутствие. Я просто ощущала его всегда, как подсолнух всегла знает, где солнце.

Раньше я объясняла это себе своим чувствительным обонянием — парфюм Германа был слишком узнаваем. Но после нашей снежной прогулки розмарином от него уже давно не пахло. И все же я даже не вздрогнула, когда моих ног коснулись чьи-то руки. Я знала — чьи.

Герман опустился передо мной на колени прямо на гостиничный ковер, расстегнул молнию на сапогах и снял их с уставших ног. Длинный сладострастный стон, помимо воли сорвавшийся с моих губ, вызвал у него слабую улыбку.

— Номер почти готов, — сказал он, обнимая ладонями мои ступни и начиная их массировать.

Сведенные судорогами лодыжки превращались под его пальцами в пластилин. Тепло распространялось от его рук выше — по голеням до колен. Замерзшие пальчики отогревались и начинали болеть.