Теперь на смену войне пришли интриги. Сейм разделился почти на столько же частей, сколько в нем было воевод. Сегодня преобладали интересы короля Августа, завтра они бесцеремонно попирались. Все кричали о свободе и справедливости, но никто не разумел истинного значения сих слов. Время проходило в закулисных интригах и публичном пустословии.

Сейм не понимал ни своих желаний, ни своего долга. Большие собрания во времена гражданских смут почти никогда не следуют разумным советам, поелику возмутители спокойствия всегда исполнены наглой дерзости, а люди благонамеренные обыкновенно слишком робки. 17 февраля 1702 г. после трех месяцев интриг и нерешительности, раздираемый противоречиями, Сейм разошелся. Сенаторы, заседавшие в нем по праву своих титулов воевод и епископов, остались в Варшаве. Польский Сенат обладает правом устанавливать временные законы, каковые редко отвергаются сеймами. В сем не столь многочисленном собрании, привыкшем к ведению дел, было менее смуты и более быстроты в решениях.

Сенаторы постановили отправить к шведскому королю послов, призвали поспольство сесть на коней и быть в полной готовности. Также были предложены меры для умиротворения Литвы и сокращения власти короля.

Однако Август предпочитал принимать тяжкие законы от победителя, нежели от собственных своих подданных. Он решился просить у шведского короля мира и хотел заключить с ним тайный договор. Надобно было скрыть намерение сие от Сената, каковой почитал он самым непримиримым своим врагом. По причине крайней деликатности сего дела доверился он в оном одной знатной шведской даме, графине де Кёнигсмарк, к коей был весьма в то время привержен. Брат сей дамы сделался известен своей несчастливою кончиной, а сын ее с блестящим успехом и славою командовал впоследствии французскими армиями[21].

Сама она, прославившаяся во всем свете своею красотой и умом, была куда способнее любого министра для ведения успешных переговоров. Имела она и вполне благовидный предлог приехать к Карлу XII, поскольку некоторые ее земли находились в его владениях и она долгое время провела при стокгольмском дворе. Посему графиня явилась в литовский лагерь шведов и попервоначалу адресовалась к графу Пиперу, а сей последний с необдуманной легкостию обещал ей аудиенцию у короля. Среди многих совершенств, кои делали графиню одной из привлекательнейших дам во всей Европе, был ее необычайный дар говорить на языках тех стран, где никогда ей не доводилось бывать, и притом с таким утонченным совершенством, как если бы она родилась там. Иногда она даже забавлялась сочинением французских стихов, каковые можно было принять за творение особы, родившейся в Версале. Сочинила она и эпиграмму на Карла XII, что не должно быть предано забвению. Пиеса сия, где выведены все сказочные божества, оканчивается такими словами:

И боги, подвиги его превознеся,

В святилищах своих достойно увенчали,

И лишь Венера с Вакхом промолчали.[22]

Но подобное изобилие ума и приятностей ничуть не привлекало такого человека, как Карл. Он упорно отказывался видеть ее. Тогда решилась она подстеречь короля на дороге во время его частых верховых прогулок. Таковым манером графиня встретила короля как-то раз на весьма узкой тропинке. Завидев его, она вышла из кареты, но Карл, молча поклонившись, сразу же поворотил назад. Посему от поездки своей графиня де Кёнигсмарк могла получить лишь то удовлетворение, что шведский король только ее одну и боится во всем свете.

Августу оставалось лишь предаться на милость Сената, коему сделал он через мариенбургского воеводу два предложения: во-первых, чтобы в его распоряжении оставили польскую армию, которой заплатит он заранее из своих собственных средств жалованье, и, второе, разрешить возвращение в страну двенадцати тысяч саксонского войска. Ответ карди-нала-примаса был столь же жесток, как и шведского короля. От имени Сената объявил он воеводе мариенбургскому, «что решено отправить к Карлу XII посольство и что он не советует приводить сюда саксонцев».

При столь бедственном положении решился Август сохранить, по крайней мере, хоть видимость королевской власти и отправил одного из своих камергеров к Карлу, дабы узнать, где и как Его Шведское Величество пожелает принять посольство короля и Республики. К несчастью, совсем забыли затребовать у шведов для сего камергера паспорт, и вместо аудиенции король посадил его в тюрьму, сказав при этом, что ожидает посольство от Республики, но никак не от короля Августа. Таковое оскорбление международных законов позволительно лишь по праву сильнейшего.

Карл же, оставив гарнизоны в нескольких городах, двинулся за Гродно, город дурно построенный и еще хуже укрепленный, но известный в Европе как место проведения нескольких Сеймов.

Неподалеку после выезда из Гродно встретил король посольство Республики, состоявшее из пяти сенаторов. Поначалу хотели они договориться о церемониале, требовали именовать Республику Наисветлейшей, и чтобы впереди них следовали кареты короля и его сенаторов. Однако Карл не желал даже слышать о каких-либо формальностях, и им было отвечено, что Республика будет названа Наиславнейшей, а король никогда не ездит в карете; что при нем служат офицеры, и у него нет здесь никаких сенаторов. Посему к послам будет прислан генерал-лейтенант, ехать же им надлежит на собственных лошадях.

Карл XII принял их в своем шатре с некоторой видимостью военной пышности. Рассуждения посланников были наполнены уклончивостью и осторожностью. Они боялись Карла, не любили Августа, но стыдились по приказу иноземца снять корону с того, кого сами же избрали. Ничего не было решено, и Карл дал им понять, что он распорядится обо всем в Варшаве.

Его прибытие было предварено особым манифестом, коим кардинал-примас и его партия заполонили всю страну. В нем Карл приглашал всех поляков соединиться с ним в едином отмщении и стремился убедить их в общности интересов. Хотя на самом деле все было совсем не так, но манифест, поддержанный одной из главных партий, Сенатом и подкрепленный приближением победителя, произвел весьма сильное впечатление. Не оставалось ничего иного, как признать Карла протектором, поелику сам он пожелал того, и еще почитать себя счастливыми, что не претендовал он на большее.

Противники Августа в Сенате открыто публиковали сей манифест прямо у него на глазах, а немногие его сторонники хранили молчание. Наконец узнали, что Карл форсированным маршем идет на Варшаву, и все бросились приуготавливаться к отъезду. Кардинал-примас одним из первых покинул столицу. Большинство поспешили последовать его примеру; одни, дабы выждать в своих владениях развязки, другие — поднять своих сторонников. При короле остался только имперский посланник, посланник царя, папский нунций и еще несколько епископов и воевод, тесно с ним связанных. Август поспешил еще до отъезда собрать совет с оставшимися сенаторами. Как бы они ни поддерживали его, но у поляков уже накопилось величайшее отвращение к саксонским войскам; никто не хотел, чтобы к имевшимся шести тысячам пришли еще новые подкрепления. Кроме сего, проголосовали и за то, чтобы и этим войском командовал польский генерал, а после заключения мира оно было бы незамедлительно выведено. Но армию Республики все-таки предоставили в распоряжение короля.