Поезд доползает до довольно большого по местным меркам здания вокзала с огромной платформой, усыпанной людьми. Издав длинный гудок, паровоз наконец останавливается. Естественно, на первом пути. Очередная заправка водой или стоянка?

— Надолго встали? — выйдя в коридор, выцепляю я местного солдатика, выполняющего в вагоне функцию проводника.

— На два часа, ваше благородие. Паровоз заправить, углем пополниться!

Два часа, говоришь?

За окном играет яркое солнышко, настолько заманчивое и почти летнее, что я отбрасываю всяческие сомнения: схожу на перрон, проветрюсь! Заодно поищу аптеку — третий день поднывает зуб. Порошка какого купить, или что тут у них в прошлом…

Соскочив с подножки, я немедленно оказываюсь в будничной вокзальной толчее начала двадцатого века, где-то на Дальнем Востоке своей необъятной… Банальность, что тут скажешь!

Солдатские гимнастерки, офицерские погоны… Лихо заломленные набекрень кубанки, венчающие их владельцев-казаков. Вперемешку со всем этим великолепием повсеместно снующие многочисленные китайцы, количество которых на квадратный сантиметр явно превышает норму. Во Владивостоке те тоже попадались, конечно, но не в таком масштабе… Мальчишка-газетчик, потрясая над головой свежим номером, пулей пролетает мимо, перепискивая тонким голоском шум толпы:

— Сенсация! В Иваново-Вознесенске третьего дня началась стачка рабочих-ткачей! Сенсация!.. — Миг — и худенькая фигурка уже скрылась из виду.

Да уж… Революция-то в самом расцвете? Забастовки начинаются, стачки! Часом, не Михаил ли тотсамович Фрунзе ту стачку возглавлял, а? А еще свобода прессы у них тут, гляди ты… И где тирания царского режима, выраженная в цензуре, в конце концов?!. Вы просто в двадцать первом веке телевизор не смотрели, господа. Там вообще все хорошо и удачно…

Протолкнувшись сквозь человеческую массу на перроне, с трудом добираюсь до привокзальной площади. Ага! Вдали маячит заманчивая вывеска с надписью «Ново-харбинская аптека». Туда-то мне и надо! А то ликвидировать зуб в условиях местной стоматологии, о которой ничего не знаю, — ну его на фиг! Догадываюсь, что ничего хорошего…

Бывает, случается странное ощущение, когда ты понимаешь, что на тебя смотрят. Шестое чувство, или как там его… Не знаю, как у других, но у меня оно крайне развито, и чужие пристальные взгляды чувствую прекрасно. Наверняка сей рудимент достался от первобытных предков. Когда сидит такой вот мой пращур в засаде на мамонта, выслеживает бедолагу, а сзади к нему неслышно подкрадывается саблезубый тигр. И вовремя не среагировать — сиречь стать обедом полосатого. Вот и сейчас в голове срабатывает звоночек: «Дзинь!..»

Оглядываюсь: ничего особенного. В непосредственной близости извозчик громко торгуется с двумя унтерами. Женщина в платке переходит улицу, бережно держа в руках плетеную корзину. Чуть поодаль курят солдаты, пара китайцев с трубками в зубах и переметными сумками, усевшись прямо на мостовой, затеяли нехитрую трапезу… Разве… Чья-то полная спина в офицерском кителе, мелькнув вдали, скрывается в толпе? Баранко?.. Мало ли таких спин!

Нет, Слава, у тебя в этом прошлом поразительно развивается паранойя! Интересно, в аптеке есть что-то против? «Спиртъ медiцинский»?.. Таблетки «От нервных чувствъ»?.. Тьфу!..

Плюнув на все, я топаю прямиком к своей цели, которая находится через улицу.

— Лусска получика… — слышится за спиной жалобное.

Чего?!.

— Лусска получика шибко танго!.. — тянет меня за китель китайский мальчуган. Чумазое лицо в полосках слез, и, жалобно размазывая их, тот вызывает щемящее чувство жалости. — Холосий… Помось!..

— Какое такое «шибко танго»? Чего тебе?!..

— Помось, помось… — пацан не отстает. — Туда!.. — всхлипывая, указывает на угол здания аптеки.

— Помочь — тебе? Что-то случилось? — присаживаюсь я на корточки, стараясь разобрать, что тот лопочет.

— Да, да!.. — быстро кивает. — Пу шанго, плохо!

«Пу шанго», «шибко танго»… Черт вас знает, с вашим языком… Китайским не владею. Помочь — так и говори прямо! Кому помогать-то?.. Хотя… Почему именно я? Что, мало народу вокруг? Закрадывающаяся тень сомнения заставляет меня притормозить.

Ловушка? Да ну… Кому я нужен-то! Пацан плачет, что-то случилось, значит… Оглядываюсь по сторонам. Городовой вон стоит на перекрестке, военных полная площадь. Параноиком ты стал, Вячеслав!

Следуя за бойким мальчишкой, сворачиваю в подворотню. Миг — и мы уже в безлюдном глухом дворике. Только что вокруг бурлила городская жизнь — и вот на тебе, полное запустение и тишина.

По спине неприятным холодком пробегают мурашки. Оборачиваясь назад, останавливаюсь — что-то мне вся эта затея перестает нравиться. Совсем. Чего надо-то?..

— Туда, туда!.. — Провожатый нетерпеливо увлекает меня вперед. Прямиком за свежесрубленный бревенчатый сарай. — Помось! Пу шанго, полусик! Холосий!

Развернуться, плюнуть, послать его к чертям? Мальчишка подошел к русскому офицеру, обратился за помощью. А тот позорно сбежал?! Ну и кто я буду после этого?

Делая несколько шагов в указанном направлении, тайком нащупываю рукоять кортика. Жаль, револьвером так и не обзавелся… Сколько раз хотел, да все недосуг!

Большая поленница, за ней еще одно неказистое строение…

— Сюда!.. — Голосок вместе с фигуркой ныряет куда-то в кусты.

Ну, нет уж… Дальше не полезу! Поищи кого-нибудь… Разворачиваясь, делаю было шаг назад…

И моментально понимаю, что дальше идти и не требовалось. Из-за поленницы легким движением выступает китаец в круглой шапочке. Кажется, один из тех, что обедал на дороге несколько минут назад. В руках длинная трость. Точно, один из тех — увесистая сума через плечо, я запомнил.

Так, путь назад отрезан. А где другой? Двое ведь жрали? Я медленным движением извлекаю лезвие из ножен.

Легкий шорох позади услужливо возвещает о том, что второй явно не заплутал в лабиринте улочек Харбина.

Ну, чего надобно, братья из Поднебесной? Ограбление или так, поговорить о погоде? Я плотно прижимаюсь спиной к стене сарая. Теперь оба перед глазами. Здоровые парни, надо сказать. Лет по тридцать обоим. И уж больно не похожи на худеньких, мелких китайцев… Впрочем, кто его знает, может, выродились за столетие?

— Че надо-то?.. — Стараюсь вложить в голос максимум отпущенной природой грубости. Кортик держу перед собой, чуть вытянув руку.

У того, что правее, рот искривляется в улыбке:

— Брось нож!.. — Голос почти без акцента.

Так ты по-русски шпрехаешь? Ага, щас… Бросил!

— А ху-ху не хо-хо?.. — отвечаю насмешливо, как могу. С гопотой надо разговаривать именно так!

В следующее мгновение рука разжимается, словно сама. Я едва успеваю заметить почти неуловимое движение тростью. Тупая боль в кисти, и мое оружие уже валяется на земле.