Но она считает, что за этим стоит нечто большее. Генетика показывают, что в какой-то момент между 3 и 5 миллионами лет назад две популяции общего предка этих мартышек оказались разделены. В процессе адаптации к различным средам они постепенно начали отличаться друг от друга. По сходной ситуации с популяциями вьюрков, оказавшихся изолированными друг от друга на разных Галапагосских островах, Чарльз Дарвин впервые понял, как работает механизм эволюции. В том случае в ответ на доступную пищу появилось 13 видов вьюрков, их клювы различным образом адаптировались для раскалывания семян, поедания насекомых, извлечения мякоти кактусов и даже для высасывания крови морских птиц.

А в Гомбе, судя по всему, происходит прямо противоположное. В какой-то момент времени новый лес заполнил барьер, когда-то разделивший эти два вида, и они обнаружили себя занимающими общую нишу. А потом они оказались зажаты на очень маленьком пространстве, когда окружающий Национальный парк Гомбе лес уступил место маниоковым полям. «Когда количество доступных самцов собственного вида уменьшилось, – делает вывод Детвилер, – эти животные были доведены до крайних – или творческих – методов выживания».

Ее тезис состоит в том, что гибридизация двух видов может быть движущей силой эволюции, аналогичной естественному отбору внутри вида. «Возможно, первые потомки смешанных браков будут не настолько приспособлены, как каждый из их родителей, – говорит она. – Но какой бы ни была причина – ограниченная среда обитания, малое количество особей, – эксперимент продолжает повторяться, и однажды появится гибрид настолько же жизнеспособный, как и его родители. Или, быть может, даже обладающий некоторыми преимуществами в сравнении с родителями, потому что среда обитания меняется».

И это превратит их будущее потомство в результат человеческой деятельности: их родители были сведены вместе сельскохозяйственной деятельностью Homo sapiens, разделившего восточную Африку на кусочки настолько, что популяции обезьян и других видов, таких как сорокопут или мухолов, вынуждены смешиваться, образовывать гибриды, исчезать – или делать что-нибудь весьма творческое. К примеру, эволюционировать.

Нечто похожее могло здесь уже происходить. Однажды, когда разлом только начинал формироваться, тропический лес Африки заполнил всю среднюю часть континента между Индийским и Атлантическим океанами. Уже появились человекообразные обезьяны, включая тех, которые здорово напоминали шимпанзе. Их останки не были обнаружены по той же причине, почему и останки шимпанзе так редки: в тропических лесах сильные дожди выщелачивают минералы из почвы прежде, чем становится возможным процесс окаменения, и потому кости быстро разлагаются. Но ученые знают, что они существовали, потому что генетика говорит о том, что мы и шимпанзе произошли напрямую от одного предка. Американский специалист по физической антропологии Ричард Рэнгхэм дал этой неоткрытой обезьяне название Pan prior.

Prior – «предшественник» по отношению к нынешним шимпанзе Pan troglodytes, но также и по отношению к великой засухе, охватившей Африку около 7 миллионов лет назад. Болота отошли, почвы высохли, озера исчезли, а леса съежились до небольших рощиц, разделенных саваннами. Все это было вызвано надвигающимся с полюсов ледниковым периодом. С большей частью мировой влаги, запертой в ледниках, похоронивших под собой

Гренландию, Скандинавию, Россию и большую часть Северной Америки, Африка высохла. Лед не дошел до нее, хотя на вулканах вроде Килиманджаро и горы Кения образовались ледяные шапки. Но изменение климата, разделившее африканский лес, более чем в два раза превышающий по размеру леса современной Амазонии, на отдельные участки, произошло из-за той же далекой белой неумолимой силы, которая давила хвойники на своем пути.

Эти далекие ледники разбросали популяции африканских млекопитающих и птиц по кусочкам лесов, где в течение нескольких ближайших миллионов лет они эволюционировали каждый по-своему. Как минимум один из видов, как нам известно, был вынужден попробовать нечто невероятное: прогуляться по саванне.

Если человечество исчезнет и если со временем нас заменит другой вид, возникнет ли он так же, как мы? В юго-западной Уганде есть место, где можно увидеть повторение нашей истории, только в миниатюре. Ущелье Чамбура – глубокая и узкая трещина, прорезающая на 14 километров отложения темно-коричневого вулканического пепла на дне Африканской долины разломов. В ярком контрасте с окружающими желтыми долинами, этот каньон вдоль реки Чамбура заполнен зеленой полосой из тропической собы[10], железного дерева и цветущих лиственных деревьев. Для шимпанзе этот оазис – убежище и колыбель. Хоть и роскошное, но ущелье всего лишь 500 метров шириной, а растущих в нем фруктов недостаточно для обеспечения потребностей в еде. Так что время от времени наиболее отважные карабкаются к верхушкам деревьев и спрыгивают на край ущелья, на рискованный мир земли.

Без лестницы из ветвей деревьев, с которых так удобно смотреть поверх овса и цитронеллы, им приходится вставать на задние лапы. Оказавшись на мгновение в шаге от того, чтобы стать двуногими, они осматриваются в поисках львов и гиен среди разбросанных по саванне фиговых деревьев. Они выбирают дерево, до которого, по их расчетам, могут добраться, не превратившись самим в еду. А затем, как мы когда-то, бегут к нему.

Около 3 миллионов лет назад далекие ледники заставили отдельных храбрых, но голодных представителей Pan prior покинуть леса, уже недостаточно большие, чтобы их прокормить, и некоторые из них оказались достаточно предприимчивыми, чтобы выжить, – а затем мир опять потеплел. Лед отошел. Деревья отвоевали свои бывшие земли, некоторые даже покрыли Исландию. Леса Африки вновь объединились от атлантического побережья до индийского, но к тому времени Pan prior перешел уже в нечто иное – в первых обезьян, предпочитавших поросшее травами редколесье по краям лесов. После более миллиона лет хождения на двух конечностях ноги удлинились и их противопоставленные большие пальцы укоротились. Эти обезьяны теряли возможность жить на деревнях, но отточившиеся навыки выживания на земле научили их много большему.

Так мы стали гоминидами. Где-то в процессе того, как Australopithecus порождал Homo, мы научились не только следовать за пожарами, открывавшими саванны, к которым мы адаптировались, но и создавать их самим. Еще около 3 с лишним миллионов лет нас было слишком мало, чтобы формировать череду степей и деревьев в глобальном масштабе, если только далекие ледники не делали этого за нас. Но затем, задолго до того, как недавние отпрыски Pan prior получили прозвище sapiens, мы должны были стать достаточно многочисленными, чтобы предпринять попытку дальнейших исследований.

Если человечество исчезнет и если со временем нас заменит другой вид, возникнет ли он так же, как мы?

Были ли гоминиды, вышедшие из Африки, неустрашимыми любителями острых ощущений с воображением, рисовавшим еще больше добычи за горизонтом саванн? Или они проиграли в конкурентной борьбе право оставаться в нашей колыбели племенам более сильных кровных родственников? Или они просто шли и размножались, как любое животное, обладающее богатыми ресурсами вроде степей, растянувшихся по всему пути до Азии?