– А что мне дома делать? Городишко – десять улиц. Еле оттуда вырвалась. Да еще мать запилит. Не, я в Екатеринбурге останусь.

– У кого? У тебя там кто-то есть?

– Ага, – просто ответила Анюта. – Подружка моя. Мы с ней вместе в училище уехали. Только она в Москву не захотела. Сказала, что здесь хоть и платят меньше, зато люди проще.

– Так! – Глеб аж машину остановил. – Ничего не понял. Ты что, и дальше тем же промышлять собралась?

– А что я еще могу? – разозлилась девчонка. – И твое какое дело? Ты мне отец, что ли?

Вот именно. Что он ей, отец? Вряд ли. Такое только в плохих романах бывает. Ну и изредка в жизни.

– А что же в Москве не осталась? Нашла бы другую «мамочку».

– После твоего разговора с Виктором Петровичем…

– Значит, я тебе карьеру нарушил?

– Вроде того, – вздохнула Анюта. – «Мамочка» была не злая. Я за день иногда и по сотне вырабатывала.

– Да уж, – согласился Глеб. – После медучилища на клизмах столько не поимеешь.

– Накоплю денег – выйду замуж, – развила мысль Аня. – Когда денег много, никто не спрашивает про прежних. К тридцати буду в шоколаде.

– Твоими бы устами, Анька… – невесело сказал Глеб. Он не был шокирован ее откровениями. И не собирался ее ни в чем переубеждать. Оба и так понимали, что шансов к тридцати оказаться в шоколаде гораздо меньше, чем в морге или в лучшем случае в низшей категории «вокзальных» и «плечевых», которые в глазах своих пользователей уже и не люди вовсе.

Короче, доехав до уральской столицы, Анька подкрасила губки, подвела глазки и, игриво махнув на прощание, выскочила на серую щербатую мостовую.

Глеб проводил ее взглядом.

Она не оглянулась.

Лицо у Еремеичева большое и широкое. Посредине – маленькие, утонувшие во впадинах глазки-буравчики. К этому следует добавить сипатый бас, красноречивого цвета и округлых форм нос, а также две немного съехавшие с лица щеки, заметно колыхавшиеся в такт ходьбе.

Такому человеку сложно вызвать симпатию у случайного встречного.

Он и не вызвал у Глеба никакой симпатии, когда тот, высадив Аньку и чувствуя все же некоторое опустение – если не в сердце, то в салоне, – нацелил нос своего джипа к еще довольно далекой Синдеевке.

Вот тут-то и появился Еремеичев. Здоровенный мужик стоял на обочине трассы, рядом с безвременно умершим «УАЗом», и активно «голосовал». Картина не была бы особо примечательной, если бы он одновременно не держал на весу приличных размеров деревянный бочонок.

Глеб затормозил: после ухода Аньки в машине стало скучновато. Деньжат преумножить тоже было в его положении не вредно. Да и времени эта работа не должна была занять много.

И опять Глеб ошибся! Встреча оказалась не мимолетной. Еремеичева до районной администрации он подбросил действительно быстро: бочонок, наполненный лесным медом, был не взяткой, а, как неожиданно ловко вымолвил Еремеичев, налаживанием бизнес-коммуникаций.

У полутораэтажного (цокольный низ – кирпичный, верх – бревенчатый) здания районной администрации попросил минутку подождать.

«Неужели и этот кинет?» – мельком пронеслось воспоминание о первой встрече с Анютой.

Но, конечно, не кинул. Такому человеку в криминал, даже мелкий, никак нельзя: один раз увидел его рожу, посмеялся и навек запомнил.

Вышел минут через десять, в пределах допуска. Уже без бочонка. И с таким счастливым выражением лица, словно сам сожрал его содержимое.

«Винни-Пух, честное слово!» – ухмыльнулся про себя Железнов.

– Чего, испугался, что не заплачу? – удивил проницательностью Еремеичев. Впрочем, он потом еще не раз удивит Глеба.

Они сдружились мгновенно. Как будто сто лет общались. Еще через час уже сидели в кафе, куда то и дело заскакивали очень разные люди. Большинство из них приветливо здоровались с Глебовым пассажиром.

– Да ты – известная фигура, – отметил Глеб.

– Это точно, – не стал спорить собеседник, постепенно становившийся собутыльником. И так их души сошлись, что Глеб неожиданно рассказал Еремеичеву свою историю. А Еремеичев Глебу – свою. И тоже достаточно нестандартную.

Еремеичева звали Иваном, и это древнееврейское имя удивительно точно отображало истинно русскую суть его носителя.

Иванушка-дурачок – пожалуйста! Достаточно взглянуть на его рожу. Однако, как и в сказке, Иван-дурак оказался способен дать отпор неким сановным особам. Аналогии на этом, правда, кончались: ни царевны, ни полцарства у Еремеичева не оказалось. Но – какие его годы? Может, все впереди.

Годились Еремеичеву и другие народные приставки к этому имени. Ванька-взводный? Легко! После окончания не самого престижного пехотного училища он им побывал. Ванька-встанька? И это в самую точку. И речь идет не только о сексуальной могучести Еремеичева, истинного любителя слабого пола, но и о его уникальной способности подниматься после очередного уничтожительного жизненного урагана.

Из взводных он ушел в начале девяностых. После того как покинула его – со слезами, но покинула! – длинноногая красавица почти жена. Покинула по самой незамысловатой причине: что жить с Ванькой-взводным в будущем предстояло не только ночью. А днем деньги – дело вовсе не последнее.

Уходя, Еремеичев еще не представлял, чем займется на гражданке. Но знал, что ему необходимо много, очень много денег, а именно – один миллион американских долларов: так потряс его уход обожаемой почти жены. Первые деньги решил сделать на спекуляции: брал на реализацию видики или телики и, как коммивояжер, ездил их продавать. То ли дефицит техники еще сказывался, то ли добродушность рожи, но бизнес пошел.

Уже по десять видиков брал бывший летеха. А потом по тридцать, когда магазинчик свой появился.

Тридцать – это был критический предел. За тридцатью имело смысл съездить к оптовикам в Москву. Правда, брать следовало сразу шестьдесят. А половиной поделиться с мелкими дилерами, такими же, каким недавно был он сам.

Ездил Еремеичев уже на подержанной «БМВ»-«трешке», а при виде его рожи улыбались и менты, и авторитеты. Он ни с кем не ссорился, но и те, и другие знали, что лишнего с этого проныры взять не удастся. Не лишнее – сам отдаст.

И года не прошло, как московские цены показались Ваньке высоковатыми. А значит, надо ехать сразу в Эмираты. С таможней уже было схвачено, все, кто надо, на прикорме. Еремеичев и здесь свято следовал удачно обретенному принципу: никогда не жадничать, но и лишнего никогда не давать. Копейка рубль бережет.

В Эмиратах Ваньке понравилось. Во-первых, тепло. Во-вторых, арабы, пару раз пытавшиеся Ваньку крупно надуть, поняли бесполезность своих нелепых попыток, и пошел настоящий бизнес.