— Если весь Голливуд валяется у нее в ногах, то зачем ей нужны гастроли в наш скромный город?

— Не знаю, — пожала Беда плечами. — Она летит сюда за свой счет и хочет получить максимум освещения своего визита в прессе и на телевидении. Так уж получилось, что за это отвечаю я.

— Все равно странно.

— Что еще?

— Я всегда считал, что певица, актриса, модель, журналист, телеведущая и писатель — это совершенно разные профессии, требующие разного образования, разных навыков, природных данных, таланта, наконец, и даже разной карьеры!

— Ты безнадежно отстал от жизни! — диагностировала Беда и снисходительно потрепала меня по щеке.

Разговоры об этой Юлиане Ульяновой меня так достали, что однажды она даже приснилась мне в виде шестиглавого Змея Горыныча — каждая голова была олицетворением одного из ее талантов, но все шесть голов были замечательно белокуро и голубоглазо красивы.

Одному я был несказанно рад: с появлением имени Юлианы Ульяновой Беда напрочь забыла о своем стремлении найти парня из клумбы, чтобы попытаться разузнать у него, при каких обстоятельствах он избавился от моего пиджака, а также она позабыла и о намерении закатить скандал Михальянцу, так вольно интерпретировавшему события нашей свадьбы.

* * *

Это случилось в субботу вечером, когда основной поток отдыхающих схлынул, оставив берег почти пустынным, лежаки сиротливыми, а зонтики от солнца — невостребованными.

Я стоял недалеко от вагончика и в бинокль рассматривал море, когда на небе неожиданно появились тучи, задул довольно прохладный ветер, и на море появились «барашки» — предвестники шторма.

Я перевел бинокль на берег — народу в связи с испортившейся погодой почти не осталось, а те, кто еще задержался, поспешно собирали свои вещи. Между лежаками бродила какая-то исхудавшая кошка, обнюхивая фантики и палочки от мороженого, в большом количестве валявшиеся на песке. Наконец, она нашла колбасную кожуру и стала ее жевать. Я вздохнул и убрал бинокль от глаз.

Мусор — это настоящее пляжное бедствие. Штата уборщиков катастрофически не хватает, чтобы к утру вернуть берегу пристойный для отдыха вид. Я нарисовал массу табличек с просьбой не мусорить и развесил их по всему побережью, но никакие письменные обращения типа: «Большая удобная урна желает познакомиться с вашим мусором» или «За собой не убирают только козлы» не помогают.

Я еще раз вздохнул и хотел пойти в свой вагончик, но вдруг услышал за спиной:

— Глеб Сергеевич! Глеб Сергеевич!

Ко мне бежала Варвара — самая добросовестная уборщица пляжа. За собой она волокла большой полиэтиленовый мешок, до отказа забитый фантиками, окурками, пустыми пластиковыми бутылками и смятыми банками из-под пива.

— Там… там… — она показала рукой, затянутой в резиновую перчатку, в сторону, где пустовали деревянные лежаки.

— Что случилось? — Я почувствовал, как сердце прибавило ходу, словно кто-то невидимый нажал в моем организме на газ. — Кто тонет?! — заорал я и бросился туда, куда указывала Варвара.

— Нет! — крикнула мне Варвара. — Не тонет! Но там у лежака лежит чья-то одежда, а рядом никого нет! И в воде нет, и поблизости нет! Эта одежда уже два часа там лежит. Я туда шла — лежала, обратно шла — лежит, а тут уже и ветер поднялся и море штормит, я вернулась, а вещички до сих пор на месте!

Я побежал вдоль берега, осматривая лежаки. На одном из них действительно небрежно валялись вещи — ярко-желтая юбка, такого же цвета топ, темные очки и сумочка на длинном ремне. Под лежаком стояли босоножки на высокой платформе. Я приложил к глазам бинокль и стал рассматривать неспокойное море. Может, все-таки, это просто любительница поплавать в шторм? Но нигде никого не было.

— Э-э-эй!! — крикнул я, но даже эхо обделило меня ответом.

Подошла Варвара, волоча свой мешок.

— Ну как? — спросила она.

— Похоже, хреново, — поделился я впечатлениями.

— Да не переживайте особо, — попробовала успокоить меня тетка. — Может, ушла куда, да сейчас вернется.

— Куда уйдешь в купальнике дальше пляжа? Да и сумка ее вон валяется! — Недоброе предчувствие прочно поселилось у меня где-то в районе желудка.

— Во-он те кусты видите? — Варвара указала на густой кустарник, росший на склоне вдалеке. — Там парочки часто уединяются на предмет половой любви. Может, дама поразвлекается и вернется?

Кусты были далеко, но я не поленился, сходил туда и, обдирая коленки и локти колючими ветками, тщательно их обследовал. Там валялось много пустых пивных банок, окурков, засохших презервативов, был там даже увядший букет цветов, но ничего похожего на обладательницу легкомысленных милых вещичек я так и не обнаружил.

Я вернулся к лежаку и на свой страх и риск порылся в сумочке. В полном хаосе в ней находился полный набор женских банальностей: пудреница, помада, мятные конфеты, флакончик духов, зеркальце, фотография какого-то парня. Ни денег, ни ключей, ни документов, ни мобильного телефона я не нашел. Оставалась надежда, что существовала еще одна сумка, с которой дама куда-то и удалилась, где-то там задержалась и должна вернуться вот-вот.

Стараясь не поддаваться панике, я сел на лежак, засек по часам время и стал ждать. Прошло тридцать минут, сумерки оформились в полную темноту, когда я окончательно понял — она не придет. Я понял, что ЧП во вверенных мне владениях все же произошло, как я ни старался его предотвратить.

Варвара уже ушла, остальные уборщики тоже, пляж стал совершенно пустынным, только вдалеке орала облезлая голодная кошка. Ветер усилился, небо окончательно заволокло тучами, стало довольно прохладно.

Проклиная все на свете, я отвязал лодку, но вовремя сообразил, что толку от нее никакого — при таких волнах ее мгновенно унесет в море. Тогда я разделся, заплыл довольно далеко от берега и стал нырять, исследуя дно. Штормило уже прилично, к тому же еще пошел дождь, что добавляло мне неприятных ощущений и уверенности в том, что я делаю бесполезную, бессмысленную работу. В конце концов я устал, выдохся, и поплыл к берегу, признавшись себе, что сделать больше ничего не могу.

В вагончике меня поджидала Беда. Я даже не заметил, когда она успела приехать.

Вытянувшись, она лежала на кровати и наглаживала облезлую кошку, которая выгнулась коромыслом от удовольствия у нее на животе.

— Мы бедные киски, все нас забросили, никто нас не любит, никто не жалеет! — приговаривала Беда. — Времени черт знает сколько, а коты на работе горят, мокрые, красные и запыхавшиеся домой без сил приползают.

— У меня ЧП, — перебил я ее, задыхаясь, потому что после упражнений под названием «ныряние в шторм без акваланга» никак не мог восстановить дыхание.

— У них, котов, оказывается, ЧП на работе, — продолжила Беда, наглаживая обнаглевшую кошку. — И кто такая эта ЧП? Блондинка? Брюнетка? Рыжая? Мы ей глазенки-то повыцарапываем! Сколько раз умоляла его поплавать со мной в шторм — фигушки! Это, видите ли, опасно! А с ЧП не опасно! А, может, их, котов, на рыбку просто потянуло? На русалок?!