— Вот, хотела вам представить новую нашу учительницу русской словесности. Она книжки пишет, переводчик, вот теперь с детьми пробует работать. А Дмитрий Борисович у нас руководит кружком исторической поэзии и загадок прошлого. Сам тоже сочиняет. Привлекайте Анну Леонидовну к работе, Дмитрий Борисович, она с удовольствием вам поможет!

— Да-да, конечно, — пробормотал Дмитрий Борисович, мельком оглядев меня. — Я пойду, там у меня… в библиотеке… мне там надо… с проектом…

— Идите! — царственно кивнула Роза. — Это… — она чуть понизила голос, — тот учитель, помнишь, я рассказывала… Поработал с детьми, не смог. Но мы его пожалели, нашли ему внеклассную нагрузку.

Я посмотрела на Розу. Зачем она мне сейчас это рассказывает? Главное, остановила его, окликнула…

— У тебя сейчас какой класс? — спросила Роза, видя, что я ничего не отвечаю.

— Восьмой «В».

— А! — коротко засмеялась она. — Ну иди. Потом расскажешь.

— Хуже, чем Громовский?

— Иди-иди, не дрейфь! — Роза махнула в сторону открытой двери. — Слышишь?

Из-за двери раздавался хохот, в основном голоса девочек.

Я подошла к двери.

— Ну, Семенова, ну ты вообще, ему же тридцать лет…

— А зато он так классно…

Я решила, что последнее слово, которое девочка, увидев меня, проглотила, мне просто почудилось. Ну не могут же они быть такими развращенными в пятнадцать лет. Развращенными — вряд ли. Но могут быть дурами.

— Садитесь, — сказала я, хотя никто и не думал вставать. У меня это слово, наверное, вылезает из подсознания.

Мы всегда вставали, когда я училась в школе. Я училась в прекрасной школе, немецкой. У нас было много евреев, не так много, как в английских спецшколах, но все равно они, как обычно, создавали приличную, интеллигентную обстановку. Да и другие ученики были, как сейчас бы сказали — сильно мотивированы. На учебу, на серьезную учебу, на дальнейшее поступление в хороший институт, на отъезд за границу — временный или постоянный.

На что мотивированы дети, сидящие передо мной?

Я быстро оглядела класс. Девочек гораздо больше. Есть на вид очень милые. Вроде и мальчики нормальные, пока молчат, по крайней мере.

— Меня зовут Анна Леонидовна, я буду вести у вас русский язык и литературу.

— А Набо-окова мы будем чита-ать? — протянула ученица, сидящая у окна.

Ей, наверно, приходится вставать раньше других, чтобы сделать такой макияж и прическу. По нынешней моде часть волос ее была старательно зачесана в однобокую косичку. Несколько выпущенных с другой стороны прядей она явно с утра накручивала на плойку. Сложные трехцветные тени, темная, аккуратно растушеванная подводка вокруг глаз создавали вид томный, усталый, ощущение бессонной ночи, чего-то порочного, тайного…

— У тебя красивый макияж. Но зачем ты так сильно красишься в школу? — спросила я девочку-девушку.

Не знаю, как к ним относиться. Как к глупым детям или как к глупым юношам и девушкам? Кто-то еще похож на ребенка. Эта похожа на молодую продавщицу из косметического магазина, которой уже слегка наскучила ее монотонная работа и она развлекает себя, пробуя всю косметику, которая продается в ее магазинчике.

— Я не кра-ашу-усь, — ответила девушка, вытянув вперед губы и так и оставив их в положении буквы «у».

— Она не кра-асится, — передразнил ее какой-то парнишка, круглощекий, румяный, с худенькой шейкой, торчащими ушками. Бойкий парнишка. — Она не красится, она така-ая кра-аси-ивая…

— Ну хватит, Сапожкин, хватит! — кокетливо отмахнулась девочка.

Я стояла и смотрела на этих странных детей. Они хихикали, переговаривались, они быстро, за пару минут, поняли, что я не представляю для них опасности. Нет, я даже не думала, на что подписываюсь, идя в школу. Ну что, хватит, наработалась? Может, взять и уйти? Что, мне сейчас рассказывать им про правила пунктуации в простом предложении? Про вводные слова? Про междометия? Приводить примеры из русской литературы? Из Тургенева, Пушкина, Толстого? Зачем им это? Никто из них ничего и никогда писать не будет — такого, где важен порядок слов, где одна запятая меняет смыслы… Фамилии эти для них — как чучела на огороде. Ворон отпугивать. Не читали они ни строчки ни Тургенева, ни Пушкина, ни Толстого, ни Чехова… Я остановила саму себя. В классе сидит — я быстро посчитала на глазок — семнадцать человек. Почему я по одной глупой девочке решила, что никому не нужна русская грамотная речь, пунктуация, Толстой с Чеховым? Да и девочка, в конце концов, знает, кто такой Набоков.

— А что ты из Набокова хочешь почитать и обсудить в классе? — спросила я, уже зная, что делаю очередную ошибку.

— «Лоли-и-иту»… — жеманно ответила девочка и посмотрела на высокого, довольно красивого мальчика.

— Давайте обсудим, если кому-то еще это интересно, только на литературе.

— Это интересно Семеновой, потому что она встречается только со взрослыми мужчинами, — проговорила крупная девушка с открытым, спокойным лицом и копной рыжих волос, стянутых сзади у шеи резинкой.

— Ну не с женщинами же! — тут же встрял кто-то сбоку.

Класс засмеялся. Странно. Я воспринимаю как норму то, что было у меня. А я ни о чем таком даже не слышала в пятнадцать лет. Хотя об однополой любви знали древние греки. Любили мальчиков. Знало это и мрачное христианское средневековье. Знало, прятало, мучилось грехами неизбывными… У нас же — у моего поколения — всего этого как будто и не было. Как будто? Или не было на самом деле? Думаю, что моим родителям и дедушкам-бабушкам было просто не до того. Извращения возникают от сытости, от пресыщенности, от слишком хорошей жизни. От пустоты абсолютного благополучия, которое дается просто так (монастырские грехи оставим за скобкой).

— Я хотела бы проверить уровень вашей грамотности на небольшом диктанте.

Я стала диктовать отрывок из Горького, краем глаза отмечая, что несколько мальчиков вообще не прикоснулись к ручкам.

— Вы не будете писать диктант? — спросила я их.

— Тамарин, — вместо ответа представился один из них, на вид симпатичный и нормальный мальчик. — Я писать не умею.

Я внимательно посмотрела на мальчика.

— Я не умею писать, — повторил он. — Я пишу только на клавиатуре. А компьютер будет автоматически проверять ошибки. Это будет нечестно по отношению к остальным.

— Отключи проверку…

— Не-е, все равно не то!

— А… — слегка растерялась я. — Как же ты по другим предметам? По математике?

— Один ноль! — засмеялся мальчик, и они со своим соседом хлопнули друг другу по ладоням. — Я же сказал — поверит!

— Ясно. — Я посмотрела на класс.

Не могу сказать, что все сейчас смеялись надо мной. Некоторым было всё равно. А даже если бы и все. Я улыбнулась.