— Прискорбное положение дел.

Канцлер поднял на него глаза:

— Вы как будто говорите серьезно, господин Фениксиец.

— Фулгрим. Фениксиец — не титул, а прозвище, которым наградил меня какой-то неизвестный остряк при дворе отца, увидев мое облачение. — Примарх похлопал себя по доспеху, указывая на пурпурную расцветку[5]. — Впрочем, можете и дальше называть меня «господином», если настаиваете на формальностях. — Фулгрим посмотрел на визасца: — И я говорил серьезно. Как мне сообщили, большая часть населения планеты живет в такой бедности, что самый никчемный трущобник с Кемоса — когда там еще были трущобы — пожалел бы их.

— Сказано резко. — Коринф впился в примарха взглядом, словно оценивая его.

Легкая мелодия, звучавшая в банкетном зале, вдруг сменилась быстрым оживленным мотивом. В центре палаты расчистили место, и туда устремились танцоры в шелках и чеканном золоте. Гости зааплодировали в предвкушении зрелища.

— Но искренне. Потенциал вашего мира подорван войнами, лишениями и невежеством. Такие симптомы мне хорошо знакомы — в детстве я насмотрелся этого вдоволь.

— В детстве? — моргнул визасец.

Фулгрим усмехнулся, не отворачиваясь от кружащихся пар:

— Да, канцлер, когда-то и я был ребенком. Чрезвычайно одаренным, должен признать, но все же ребенком. — Примарх взмахнул рукой. — Ну, чуть повыше других детей…

Коринф рассмеялся.

— Беллерос, — сказал он. — Если хотите, чтобы я называл вас Фулгримом, зовите меня Беллеросом.

— Значит, Беллерос. Вот и хорошо, лишние формальности порой усложняют взаимодействие.

— Согласен, — кивнул канцлер. — Но формальности играют свою роль. — Он указал на сидящего за столом губернатора, который весело болтал с Голкондой: — Защищают его от тех, кто мог бы счесть прием удачной возможностью для нападения.

— Как я понимаю, не все визасцы рады грядущим переменам?

— Нет, — нахмурился Коринф. — Нет, если Пандион останется на троне.

Внимательно изучив его, Фениксиец подметил слегка покрасневшие щеки, резко участившийся пульс и пылкость, с которой говорил Беллерос.

— Его позиции прочны?

— О чем вы? — уставился на примарха Коринф.

— Стабильность зависит не от индивидуумов, а от общества в целом. Если стабильности можно добиться устранением одного индивидуума, такой вариант заслуживает рассмотрения.

— Вы убьете его.

Фулгрим пожал плечами.

— Или отправлю в изгнание. Даже с ограниченными силами я могу совершить бескровный переворот. Пандиона и его наследников несложно убрать с доски.

Фениксиец обратил внимание на Абдемона, неловко стоявшего у витражей. Все легионеры, как и Фулгрим, пришли в доспехах, чтобы дать местным еще один понятный намек. Впрочем, хотя легионеры и возвышались над другими гостями, но старались вести себя дружелюбно. К Фабию, правда, это не относилось — апотекарий, рыскавший у дальней стены, разглядывал визасцев так, словно готовился препарировать их.

Другие воины, кажется, действовали пристойнее. Тельмар зажал в углу какого-то злополучного аристократа и беседовал с ним, излучая вежливую угрозу. Квин в явном смятении изучал банкетный стол, сжимая в огромных руках крошечную тарелку. Алкеникс и Торн безмолвно смешивались с толпой, скорее наблюдая за пиром, чем участвуя в нем. Где-то гулко расхохотался Кирий, и в ответ прозвучало одобрительное хихиканье небольшой группы людей, собравшихся вокруг него.

После долгого молчания канцлер нервно сглотнул.

— Я думал, вы прибыли помочь ему.

Коринф продолжал оценивать Фениксийца, и тот буквально чувствовал, как усложняются мысленные расчеты визасца. Фулгрим не был самым крупным из братьев; он не пугал людей своим видом. Глядя на столь прекрасное и изящное создание, они успокаивались, и все, кроме особенно осмотрительных, забывали, что перед ними не просто очень высокий мужчина, а примарх.

— Я прибыл, чтобы привести Визас к Согласию. Мне хотелось бы устроить все как можно эффективнее. — Глядя, как танцоры грациозно скользят по полу, Фениксиец был не прочь присоединиться к ним… но только не сейчас. Не сегодня. — Неважно, кто правит здесь, лишь бы правил во имя Императора.

Канцлер отвел глаза.

— Значит, наших людей вы не спросите?

— Каких именно? Голодающих крестьян, упомянутых вами? Или патрициев, которые так увлеклись интригами, что поставили ваш мир на край пропасти?

— И тех и других. Сущность Визаса заключена в его народе, и сущность народа заключается в Визасе.

Фулгрим взглянул на него:

— Вы говорите как философ.

— Я и есть философ — иначе не смог бы поддерживать равновесие здесь. Реальность рождается из противоборства разногласий; чтобы разбираться в них, требуется определенная гибкость мысли.

Примарх усмехнулся, вспомнив, как часто думал о том же во Дворце на Терре. Тысячи соперничающих там фракций анализировали и интерпретировали любое слово Фениксийца, ища выгоду для себя.

— Для Согласия необходима стабильность. Перед отбытием я предпочел бы исправить положение на Визасе.

— А именно?

От удовольствия Фулгрим взмахнул рукой — он давно ждал этого вопроса.

— Улучшить бытовые и трудовые условия для сельского населения. Ослабить мертвую хватку патрициев на высокопродуктивных промышленных фермах в Халкидонских долинах и обогатительных фабриках в Анабасских горах. Пусть контролируют производство сырья, но не его реализацию. Затем мы начнем серию реформ, призванных укрепить континентальное правительство. Оно освободится от влияния архаичной кастовой системы, полезной исключительно для горстки кровосмесительных неоварварских кланов.

Фениксиец и не пытался понизить голос. Он знал, что его слушают, и хотел, чтобы визасцы уловили каждую фразу. Напустив туману, примарх только задержал бы Согласие. Лучше как можно быстрее спровоцировать глупцов на открытое выступление.

Коринф словно бы подавился чем-то.

— В-вы не можете! Это же… Как? — запинаясь, он разом вытолкнул комок слов.

— Беллерос, приведение к Согласию означает не только то, что мир отказывается от суверенитета. Взамен он обретает просвещение. Мы показываем людям — показываем вам, — что можно жить лучше. Именно это и я намерен сделать. Вопрос в том, Беллерос, поможешь ли ты мне?

Уставившись на него снизу вверх, канцлер мотнул головой.

— Я не… Я…