…Между прочим, принято считать, что если в греко-македонской фаланге все зависело от выносливости и слаженности единовременного напора ощетинившейся громадными копьями огромной массы людей, то в римских манипулах, где проявлялась индивидуальная подготовка отдельных рядовых легионеров, все определялось способностью убивать врага в атаке. И все же в столкновении с монолитной греко-македонской фалангой на ровном месте, когда каждому легионеру приходилось противостоять десяткам нацеленных ему в грудь либо в лицо громадных копий-сарисс, имея лишь один меч, после того как он метнул свои пилумы, римлянам было очень трудно прорваться сквозь частокол копий, чтобы сразиться с фалангитами в рукопашном бою. Следовало обязательно выманить фалангу на пересеченную местность, где ее плотно сомкнутые ряды неминуемо расстроятся, появятся бреши и мобильные римские манипулы или отдельные легионеры смогут в них просочиться и навязать противнику столь нежелательный для него рукопашный бой со множеством отдельных схваток, а не одним общим столкновением. Атакуемые с разных сторон фалангиты вынуждены будут поворачивать свои громадные копья; трудно управляемые из-за их длины и веса, они начнут застревать в беспорядочной массе и монолит фаланги нарушится. В поединке один на один с македонским фалангитом у римского легионера будет неоспоримое преимущество отлично подготовленного поединщика. Бросив бесполезную в ближнем бою сариссу, фалангиту придется защищаться с помощью короткого меча либо кинжала и небольшого плетеного либо кожаного щита против хорошо тренированного фехтовальщика с более длинным мечом, прикрывавшегося большим прочным щитом. Исход такого боя был легко предсказуем. Впрочем, не все современные историки согласны с таким резюме эффективности фалангита и легионера…

Казалось, все было гениально просто: непосредственные участники боя, поддержка и резерв. При этом на протяжении всего боя 2/3 легионеров находились вне зоны досягаемости противника.

Поскольку тогда сражения проходили как поединки отдельных воинов, то основное бремя борьбы ложилось на передний ряд. Общеизвестно, что воины, бившиеся в ближнем бою (в первом ряду), могут эффективно сражаться от 10 до 15 минут, далее для максимально долгого поддержания их в боевом состоянии им надо давать временную передышку. Кроме того, потери в первом ряду всегда были очень велики, поскольку возможности римских легионеров, несмотря на их большую выносливость и высокое боевое искусство, были все-таки ограниченны.

Поэтому очень многое зависело от быстроты и четкости, с которой производилась замена убитых и раненых бойцов свежими силами из подкрепления. Легионеров муштровали до тех пор, пока они не приучались выполнять все приказы автоматически. Даже внутри манипул и центурий людей передвигали, как марионеток на фиксированные позиции.

Римский строй очень трудно было прорвать: он без сложной перестройки позволял каждому солдату отдельно или вместе с товарищами повернуть фронт в любом направлении: манипулы, ближайшие к опасному месту, поворачивались к нему одним заученным движением. Линейная взаимозаменяемость давала римлянам еще одно весьма важное преимущество перед противником. Как правило, когда в большинстве армий той поры передний строй терпел поражение, то начиналось… бегство. У римского легиона была возможность с помощью замены линий попытаться избежать этого.

Долгое время среди историков было принято считать, что именно такая организация боя вкупе с шахматным построением римской пехоты и делали ее очень подвижной и маневренной. Именно они позволяли ей сражаться практически на любой местности, не опасаясь потерять строй и не испытывая необходимости непрерывно следить за появлением просветов в линии – просветы были предусмотрены. Именно они позволяли повторять атаку последующими линиями, одна вслед за другой, в зависимости от необходимости. При этом манипулы первой линии стремились вклиниться во вражеский строй, разорвать его, после чего туда устремлялись свежие манипулы второй линии. Третья линия манипул играла роль тактического резерва. Она вводилась в сражение только в критический момент: либо прикрывая отход и перестроение потрепанных боем первых двух линий, либо нанося решающий, победный удар.

В то же время современные пытливые исследователи военного наследия Рима не без оснований подвергают сомнению действительную эффективность, безусловно, красивого шахматного строя римлян.

Во-первых, при движении по пересеченной местности сохранять его правильность не менее трудно, чем монолитность македонской фаланги.

Во-вторых, его использование в ближнем бою явно было непростым делом. Промежутки между манипулами позволяли вражеским войскам вклиниваться в них. Выходит, что в римском строе оказывалось сразу множество… правых флангов, между прочим, самых уязвимых в пехотном строе – щит-то держался в левой руке, оставляя правый бок легионера открытым. Предположение, что манипулы второго ряда успеют из глубины ударить по вклинившемуся в промежутки первого ряда врагу, весьма сомнительно. Прежде чем они придут на помощь сражающимся отрядам, стоящим впереди, те все же уже понесут потери от удара сбоку!

Именно поэтому не исключено, что шахматное построение при сближении с противником изменялось!

Когда враг оказывался на расстоянии броска пилума, легковооруженные застрельщики, израсходовав свои метательные снаряды (стрелы, дротики, камни и т. п.), отходили за строй первой линии легиона через имеющиеся проходы. Сразу после этого вторые центурии каждого манипула первой линии сдвигались влево и выходили вперед, заполняя промежутки, и на врага уже двигалась единая линия (или интервалы в ней были очень незначительны?!), готовая вступить в рукопашную в сомкнутом строю. Противник, уже расстроенный «огнем» застрельщиков, получал пару залпов пилумами, после чего римляне кидались в атаку, гася наступательный порыв неприятеля, толкая его своими большими щитами и не давая ему пустить в ход свои копья, навязывали ему ближний бой на мечах, в котором они были большими мастерами. Если сломить противника не удавалось, то гастаты первой линии по команде быстро отходили назад в тыл принципам через промежутки между их манипулами, и те действовали точно так же, как гастаты первой линии.

Следует отметить, именно этот маневр со сменой сражающихся линий мог быть для римлян одним из самых опасных моментов сражения.

Вполне возможно, что гастаты не всегда могли оторваться от сражающегося противника все разом и одновременно либо им приходилось отходить, преследуемыми наседавшим врагом. Вот тут-то и таилась главная опасность оказаться вовлеченными во всеобщую сечу, где уже было не до классически правильных маневров, а каждый резался не на жизнь, а на смерть. Скорее всего, именно поэтому по второй линии стояли воины в расцвете сил, чей опыт и мастерство оказывались крайне необходимы для боя правильным фронтом. В крайнем случае, в дело вступали триарии из третьей линии манипул. Не исключено, что эти матерые ветераны бились уже в плотном фаланговом строю, возможно, давая тем самым расстроенным гастатам и принципам прийти в себя, перегруппироваться и быть готовыми снова пойти в бой. Но, так или иначе, ввод в бой триариев означал, что «дела были плохи», если «дело дошло до триариев»!