призыва и, оседлав пылевые вихри, ринулись в путь, рванули в небеса, пулей прошивая кроны деревьев, вброд преодолевали ручьи, вплавь – реки, пронзали облака и прибывали, прибывали, прибывали.

А еще потому, что все отмершие статуи и истуканы, полубоги и божества Европы, лежавшие жутким снежным покровом в развалинах, позаброшенные, заморгали, ожили и повыползали, как саламандры, на дороги, взмыли, как летучие мыши, в небо, засеменили, как дикие динго, в кустарниках. Полетели, понеслись вскачь очертя голову.

Под всеобщий восторг и восхищение, под галдеж мальчишек, которые высунули головы вместе с Саван-де-Саркофагом, своры жутковатых тварей с севера, юга, востока и запада сгрудились у ворот, дожидаясь свиста.

– Облить их, что ли, раскаленным добела расплавленным свинцом?

Мальчики заметили ухмылку Саван-де-Саркофага.

– Конечно, нет, – сказал Том. – Горбун это уже сделал много лет тому назад!

– Ладно, обойдемся без обжигающей лавы. Тогда позовем их свистом наверх?

Все засвистели.

И, покорные зову, своры, стаи, прайды, скопища, сонмища, неистовые потоки чудовищ, монстров, необузданные пороки, опустившиеся добродетели, забракованные святоши, слепая гордыня и пустопорожняя напыщенность поползли вверх слизью, дерзко выбрасывая побеги по стенам Нотр-Дама. Наплыв ночных кошмаров, потоки воплей и шарканья наводнили собор, покрыв коростой все зубцы стены и выступающие вверх камни.

Тут бегали свиньи, там карабкались сатанинские козлища, а на других стенах дьяволы высекали себя заново, сбрасывая старые рога и отращивая новые, сбривая бороды и отпуская червеобразные щупальца усов.

Орды лангустов и неуклюжих взбалмошных каракатиц несли маски и личины, роем карабкаясь на стены, захватывая контрфорсы. Здесь были и головы горилл – злоба и зубы, и человечьи головы с торчащими изо рта колбасами, а в паучьих лапах пританцовывала маска Шута.

Происходило столько всего, что Том сказал:

– Ничего себе! Сколько же всего происходит!

– А сколько еще произойдет! – заверил Саван-де-Саркофаг.

Ведь Нотр-Дам кишмя кишел всякой живностью, ползучими косыми взглядами и масками; тут драконы гонялись за детьми, киты заглатывали Иону и носились колесницы, забитые черепами и костями. Акробаты и жонглеры, изуродованные полудемонами, прихрамывали и падали, замирая в неестественных позах, на кровлю.

Всё это сопровождалось игрой кабанчиков и свиней на арфах и скрипочках, а собаки выдували из волынок музыку, которая завораживала и приманивала к стенам новые толпы несуразиц и недоразумений, которые навсегда попадали в западню каменных ниш.

Вот обезьяночеловек бренчит на лире; бултыхается тетка с рыбьим хвостом. Вот Сфинкс вылетает из тьмы, отбрасывает крыла и превращается в женщину и во льва, половина на половину, и устраивается на века почивать в тенечке под гудение колоколов в вышине.

– Кто они? – вскричал Том.

Саван-де-Саркофаг фыркнул, взглянув вниз:

– Ну как же, это Смертные Грехи, мальчики! И беспородный сброд. А вот ползучие угрызения совести!

Все посмотрели, как они ползают. Они ползали весьма изящно.

– А теперь, – прошептал Саван-де-Саркофаг. – Уймитесь. Угомонитесь. Усните.

И всей оравой злобные твари трижды обернулись волчком, как бешеные собаки, и улеглись наземь. Всё зверье остепенилось. Все скорченные рожи окаменели. Все вопли умолкли.

Луна залила светом горгулий Нотр-Дама.

– Ну как, Том, уразумел?

– Вполне. Все старые боги, видения, ночные кошмары, никчемные идеи, оставшиеся не у дел, – мы пустили их в дело. Призвали сюда!

– И здесь они останутся на века. Так?

– Так!

Они посмотрели вниз.

Ватага зверья засела на восточной стене.

Свора смертных грехов – на западной.

Лавина кошмаров – на южной.

И веселая компания безродных пороков и замаранных добродетелей – на северной стене.

– Я, – сказал Том, гордый проделанной за ночь работой, – был бы не прочь здесь пожить.

В разверстых клыкастых пастях зверей приглушенно зашипело и засвистело пение ветра:

– Большшшое ссспасссибо.

Глава 17

– Вот тебе раз, – сказал Том Скелтон, стоя на парапете. – Мы посвистели всем каменным грифонам и демонам. А Пипкин опять пропал. Я подумал, может, вызвать его свистом?

Саван-де-Саркофаг рассмеялся так, что его капюшон загудел на ночном ветру, а иссохшие гости загремели под кожей.

– Оглянитесь, мальчики! Он еще здесь!

– Где?

– Здесь, – скорбно простонал голосок издалека.

У мальчишек захрустели спины и шеи от попыток заглянуть вверх, за парапет.

– Ищите и обрящете, парни, поиграйте в прятки!

Даже ведя поиски, они не могли налюбоваться разгулом, который творился на стенах собора, – ужасами и живописным уродством угодивших в западню чудовищ.

Где искать Пипкина в мрачной пучине морских гадов с жабрами, разверстыми, как пасть в застывшем вдохе и вздохе? Где – среди кошмарной нечисти, колоритно высеченной из жёлчных каменьев, вытащенных из ночных охотников и монстров, извергнутых старыми землетрясениями, изрыгнутых бешеными вулканами, остывшими в бреду и ужасе.

– Здесь, – снова раздался издалека знакомый стон.

И на выступе, на полпути до земли, прищурившись, мальчики, кажется, разглядели круглое дьявольски ангельское личико, знакомый глаз, знакомый нос, знакомые дружеские уста.

– Пипкин!

Оглашая здание криками, они добежали вниз по лестницам и темным коридорам до карниза. Далеко-далеко, на ветру, над узким выступом, посреди бездны уродства выделялось благородством маленькое лицо.

Том пошел первым, не глядя вниз, с распростертыми руками. За ним Ральф. Остальные выстроились гуськом.

– Смотри, Том, не свались!

– Не свалюсь. Пип здесь.

И в самом деле, это был он.

Выстроенные в ряд, прямо под выпяченной из камня маской, торсом, головой горгульи, они смотрели вверх на изысканный профиль, великолепно вздернутый нос, нетронутую щетиной щеку, непослушную шевелюру из мрамора.

Пипкин.

– Пип, ты чего там потерял? – окликнул его Том.

Пип молчал.

Его уста были высечены из камня.

– Он же каменный, – сказал Ральф. – Всего-навсего горгулья, высеченная давным-давно, просто похожа на Пипкина.

– Нет, я слышал, как он нас зовет!

– Но как…

Им ответил ветер.

Он подул из-за углов собора высоко над землей. Он засвиристел в ушных раковинах и трубным гласом вырвался из распахнутых пастей горгулий.

– A-ах… – прошептал голос Пипкина.

По спинам мальчишек пробежали мурашки.

– O-o-o-o-o, – пробормотали каменные уста.

– Слышите? Вот он! – взволнованно сказал Ральф.

– Тихо ты! – шикнул Том. – Пип? Когда снова подует ветер, скажи, как тебе помочь? Как ты туда попал? Как тебя оттуда снять?

Молчание. Мальчики припали к каменно-скальному фасаду громадного собора.

Затем пронесся новый порыв ветра, заставив их затаить дыхание, и просвистел сквозь высеченные в камне зубы мальчика.

– Не… – промолвил голос Пипа.

– …все, – прошептал голос Пипа после молчания.

Тишина. Опять подул ветер.

– Вопросы…

Мальчики ждут.

– …сразу.

– Не все вопросы сразу! – перевел Том.

Мальчишки рассмеялись. Это в духе Пипа.

– Ладно. – Том сглотнул слюну. – Чего тебе понадобилось на этой верхотуре?

Ветер печально подул, и голос доносился, словно со дна старого колодца:

– За пару… часов… побывал… в стольких… местах.

Мальчики ждали со скрежетом зубовным.

– Громче, Пипкин!

Ветер вернулся, чтобы