– Возможно, – возразил отец, – тебе стоит спросить себя, каким образом ты сам помог навлечь на себя столько негодования. Ничего против твоего мнения, на которое, конечно, ты имеешь полное право, но ты весьма неуважительно относишься к политику, который все-таки представляет значительную часть населения и в то же время выступает только за благосостояние Германии.

Грохот, донесшийся из столовой, заставил вздрогнуть Хелену снаружи, в коридоре. Что это было? Кто-то опрокинул стул? Как бы то ни было, она услышала, как дядя Зигмунд крикнул:

– Я не могу поверить, что вы оба действительно попались на этот крючок! Адольф Гитлер – кто это? Человек появляется ниоткуда! Он уже находился в заключении за попытку государственного переворота – путча против того самого государства, в правительство которого он сейчас хочет попасть! Да это неслыханно!

Кто-то, предположительно ее отец, невнятно пробормотал что-то, чего Хелена не расслышала. Затем она услышала, как дядя возразил:

– Это только потому, что Гитлер – первый политик, который догадался использовать телевидение для своей пропаганды. То есть вообще-то это придумал Геббельс, он в этом отношении ни перед чем не остановится.

– Может быть, это и так, – сказал отец, – но именно поэтому он прав во многом, что говорит. Я имею в виду, что состояние в империи на самом деле катастрофическое. Одна только безработица… в Германии, которая когда-то была мировой державой, лидером в области науки и техники! А сегодня весь мир жалостливо смотрит на нас свысока. Так просто не может продолжаться. Сколько еще Германия должна ползать на брюхе перед остальным миром только потому, что проиграла войну, в которой другие были так же виноваты? Германия нуждается в обновлении – для меня это очевидно, и если Гитлер – единственный, кто совершит эти обновления, то он получит мой голос.

Дядя Зигмунд фыркнул. Хелена могла представить его хорошенько: лицо покраснело, глаза блестят, ноздри яростно раздуваются. Его редко можно было увидеть таким, но, увидев, забыть было уже невозможно.

– А ты, Гертруда? – спросил он.

– Я думаю так же, как Йоханн.

– Моя родная сестра! – Снова это фырканье, но уже несколько сдержанное. – Неужели вы не читали его книгу? «Моя борьба»? В ней он совершенно ясно говорит, чего он хочет: войну. Ужасно скучное чтение, но он в мельчайших подробностях описывает то, что задумал. И ничто из этого мне не нравится.

– Перед выборами политики всегда говорят одно, а потом делают что-то другое, – высказал свое мнение отец. – Таков ход вещей при демократии. В отличие от короля избранные правители должны нравиться простому народу.

Возникла долгая пауза, затем дядя Зигмунд устало произнес:

– Да. Возможно, так оно и есть. Возможно, это я недостаточно простой.

– Ну что ж, Зигмунд… – начала мама.

– Но несмотря на все это я не позволю затыкать мне рот, – воскликнул дядя. – В том числе на Немецком форуме. Даже если бабенки оттуда, которые волочатся за этим Гитлером, забросают меня дерьмом.

– Теперь ты говоришь, что я…

– Нет, не ты, сестренка. Но некоторые… впрочем, не важно. Знаешь, что касается форума, то я просто не могу позволить себе не появляться там. Сейчас это попросту ярмарка мнений и важная пропаганда. Чем больше людей прочитает и оценит мои статьи, тем лучше, потому что редакторы газет, конечно же, это учитывают. Того, кто спросил меня про Африку, я проигнорирую. Вместо него я легко найду двух других, которые что-нибудь напечатают из моего.

Шум заставил Хелену развернуться. Позади нее стояла Берта, словно по мановению волшебной палочки, и смотрела на нее без выражения. Кто знает, как долго она так простояла. Она ничего не говорила, и Хелена тоже ничего не сказала, а просто ушла, прошла в свою комнату и попыталась понять смысл услышанного.

«Ты – сын героя войны» – таково было дословное название молитвы, которую мать Ойгена Леттке не уставала повторять все его детство.

Это была фраза, часто совпадающая с требованиями «ты не должен с этим мириться» или даже «тебе нельзя с этим мириться», фраза, которая порождала иногда особые права, иногда особые обязанности, в первую очередь долг соответствовать своему невидимому, сверхчеловеческому отцу, тому лейтенанту Хайнцу Леттке, который во время Мировой войны сбил 32 французских бомбардировщика, прежде чем его постигла судьба героя, тому лейтенанту Хайнцу Леттке, чей портрет висел дома в рамке на стене рядом со всеми его орденами, к тому же это был цветной фотоснимок из тех времен, когда цветные фотографии были не в порядке вещей, а чем-то особенным.

«Ты – сын героя войны» – эта фраза была одновременно подбадриванием и защитным заклинанием, к тому же фразой, в которой заключался почти такой же контраст, как в утверждении: «У меня остался только ты. Ты теперь единственный мужчина в доме».

С этой ношей, которая, как он думал позднее, была слишком тяжелая для плеч ребенка, никогда не видевшего своего отца, он и вырос. Они жили в Берлине в районе Шарлоттенбург, в маленькой квартире посреди достаточно больших, населенных настоящими семьями, в то время как у них дома на стене висела только фотография его отца. Он никогда не видел свою мать иначе чем в черном платье, потому что она никогда не предпринимала попыток аннулировать свою пенсию вдовы участника войны, назначенную еще императором, повторным замужеством.

Самыми ранними воспоминаниями Ойгена Леттке были воспоминания о заднем дворе, где стояли два по большей степени голых, но удобных для того, чтобы взбираться на них, дерева. Все соседские дети играли здесь. Девочки безустанно устраивали свои диковинные игры в классики, во время которых нужно было перепрыгивать из одной сложной фигуры, нарисованной мелом на асфальте, в другую и при этом толкать перед собой камень, всегда из одного поля в другое и преимущественно на одной ноге. Мальчики боролись или играли в футбол или в догонялки, а иногда кто-нибудь приносил оловянных солдатиков или деревянный корабль, и тогда они играли в войну или в пиратов. Некоторые дети говорили на иностранных языках, в основном на английском, и нужно было быстро соображать, чтобы изъясняться с ними, но тогда это не было проблемой.

И в этой обстановке однажды случилось так, что Ойген нашел кольцо, дешевое маленькое кольцо, достаточно большое для пальца маленькой девочки, но с блестящим красивым бирюзовым камнем в форме сердца, причем название цвета он узнал много позже, но всегда ассоциировал с этим камнем.

Это кольцо он носил с собой на протяжении десяти дней, потому что оно было очень красивым кольцом, настоящей ценной находкой, как он говорил себе. Причина, по которой он так долго носил его с собой, была не в том, что он не знал, что с ним делать: напротив, это-то он знал совершенно точно.

Но он не мог осмелиться.

Через десять дней он набрался смелости и подошел к одной девочке, совершенно определенной девочке, которую, насколько он знал, звали Эльза, у нее были длинные светлые косички и ангельское личико, самая красивая девочка, которую он когда-либо встречал. Он протянул ей найденное кольцо и произнес: «Дарю его тебе».