Городская знать, предупреждённая Харраном, собралась на офисиаде[11], перед Домом Приёмов. Туда же стянули городскую стражу, во главе с гуасилом и его супругой, а точнее, во главе с ньорой Амарой и ее мужем гуасилом при ней. Туда же собрались и все желающие посмотреть на нового Императора — то есть практически всё население Кармона.

Когда процессия приблизилась, Харран выкрикнул положенные слова, возвещающие о смене Короны. Встречающие преклонили перед Императором колени: народ, довольный редчайшим зрелищем, охотно и радостно, верхушка, пребывающая в сомнениях, неторопливо и без особого почтения. На ногах остались два армано из Странноприимцев, откуда-то взявшиеся в городе: Харран их не знал и никогда раньше не видел. Они держались обок городской верхушки, не смешиваясь, впрочем, и с толпой; смотрели дерзко и насмешливо переговаривались, ожидая реакции Йоррига и его свиты.

Дорант, не говоря ни слова, уложил их двумя выстрелами из своей ныне любимой четырехствольной игрушки. Когда дым рассеялся, а крики изумления и ужаса утихли, он объявил застывшей толпе:

— Люди Кармона и Кармонского Гронта, преданные Империи и Императору! На дороге в столицу, куда мы везли примеса Йорре, спеша воссоединить его с венценосным отцом, мы были атакованы братьями Странноприимного ордена во главе с армано Миггалом! Странноприимцы намеревались убить нового Императора, чтобы ввергнуть Империю в смуту и разрушение! Они посягнули на жизнь Его Величества, уже зная, что перед ними не примес-наследник, а сам Император! Орден сей объявлен ныне вне закона, членов его должно схватить и допросить, а при сопротивлении — убить на месте! Имущество ордена отходит Короне, а тому, кто принесёт доказательства преступных его деяний, будет выдана награда! Вы сами видели — эти двое злонамеренно и открыто выразили неуважение к особе Императора, не преклонили пред нею колена и осмелились строить над нею насмешки! За это были они покараны на месте, что будет и со всяким, кто, подобно им, посмеет проявлять неуважение к Императору и его власти!

Речь Доранта, подкрепленная зрелищем выставленных в сторону толпы — и местной верхушки в том числе — стволов импровизированной императорской свиты, произвела впечатление. Люди преклонили головы пониже, стараясь не смотреть в глаза Доранту и окружавшим его и Императора боевым слугам.

Дальше выступил уже сам Йорриг Седьмой, объявив, что всем, кто его поддержит, будет хорошо, а тем, кто воспротивится — плохо. При этом он на примерах пояснил и то, и другое, подтвердив Доранту, Харрану, Калле и Асарау то, что пожаловал им в лесу, а также объявив, что Кармонский Гронт из коронных земель стал наследственным владением, но сам Кармон остаётся коронным городом и с этого момента будет столицей северных областей Заморской Марки. Наместника он поблагодарил за содействие, оказанное Доранту, и поздравил его камергером. Тех же, кто будет противиться воле Императора и препятствовать его власти, обещал он казнить и лишать их семьи имущества в пользу казны.

Засим он потребовал от представителей местной власти и других важных людей (заранее перечисленных для него Харраном) подойти для принесения клятвы верности, каковую они, опасливо косясь на сильно пахнущую горелым порохом четырехстволку Доранта, благополучно принесли, за что были допущены к целованию императорской длани.

Народ наблюдал за этой церемонией со смешанными чувствами, судя по отсутствию приветственных криков и возникавшему то тут, то там негромкому обсуждению — что же теперь будет и как к этому относиться. Дорант же ни на минуту не сомневался, что поступил правильно: в их положении нельзя было допустить и тени сомнения в законности власти молодого Императора, и тени даже не сопротивления, а публичного неуважения к ней.

2

События последующей недели заставили Доранта усомниться в своей способности понимать людей. Дорогою до Кармона они с юным императором и Харраном не один раз обсуждали и разбирали расклады сил в городе, прикидывали, кто может быть их союзником, а кто уйдет в оппозицию. Дорант при этом твердо рассчитывал на гуасила, а точнее, на его жену, и полагал, что наместник в присутствии законного императора без раздумий встанет на его сторону. Про Красного Зарьяла с его людьми он думал, что те останутся в стороне, так как отношения у Зарьяла с Йорре несколько не задались. И он опасался козней от гильдмайстера Ронде из-за родства его жены с домом Аттоу.

На самом же деле всё получилось совершенно по-другому.

Прежде всего, наместник, которого новый Император облагодетельствовал (как он думал) званием камергера — дававшим неплохой стабильный доход, а главное, близость к Его Величеству и пребывание при дворе — неожиданно замкнулся и встал в позу обиженного. Через прислугу удалось выяснить, что в доме его идут постоянные скандалы: ньора Кессадо бьёт посуду, а иногда и мужа, и кричит, что Император решил выставить их с супругом на посмешище. «Какой двор! Как мы туда поедем? Как мы будем там выглядеть, ни ты, ни я ни вести себя при дворе не знаем как, ни разговаривать, как знатные, не умеем! Над нами все будут только издеваться!». К тому же наместнику сильно не понравилось, что, вопреки обычаям и этикету, Йорриг Седьмой остановился не у него, а в доме Харрана. В довершение всего, когда до ньоры дошло, что Харран получил в наследственное владение земли всего Кармонского Гронта, а наместнику никаких имений не предложили, она совершенно расстроилась и даже перестала следить за тем, что и кому говорит — за меньшее в адрес Императора таскали к палачам…

С женой гуасила всё вышло, как Дорант и думал: она явилась на следующее же после их въезда в Кармон утро и притащила мужа. За что пара была Императором умеренно, но заметно обласкана, получила заверения, что их преданность не останется без награды, и некий аванс в привычном уже виде «земель в наследственную собственность, кои выделит тебе каваллиер Харран из Кармонского Гронта из своих земель, по вашему обоюдному согласию, в том размере, который сочтёт достойным твоих заслуг, так, чтобы ты и твоя семья жили в достатке, соответствующем лицу, имеющему личные заслуги перед императором». Харран немедленно выделил, поскольку для этих нужд по просьбе Императора успел уже подобрать приличные участки.

Но неожиданно застроптивилась городская стража. Дело было тут тёмное, поскольку называть причину стражники отказывались, намекая на некие «обстоятельства». Пришлось, опять же, воспользоваться связями прислуги, через которые выяснилось, что гуасил задержал положенное стражникам жалованье под предлогом того, что «этот столичный каваллиер» якобы выгреб всю Кармонскую наличность, отбывая в лес за примесом. Вообще-то выгреб Дорант только собранные для передачи в императорскую казну пошлины, городского бюджета вовсе не коснувшись, так что история эта характеризовала гуасила довольно странным образом. Раньше он не был замечен в том, что путал свой карман с городским, при наследственных-то деньгах ньоры Амары. Разбираться с ним, впрочем, было не ко времени и неуместно. Пришлось стражу взбодрить из оставшейся наличности и пообещать ещё по мере поступлений, что обеспечило их поддержку, хотя и не сдобренную надлежащим энтузиазмом.