- По паре капель не повредит, - пояснил он, впрочем, густой и пряно-тяжелый запах, поплывший по кухне, можно было не комментировать.

- Есть мысль… - произнес, наконец, майор, и хирург понял, что Зимников зашел отнюдь не просто так, не только для того, чтобы проведать боевого товарища.

- Внемато… - начал было Поволоцкий, но спохватился, решив, что грубоватая традиционная шутка здесь неуместна. – Внимательно.

- Вот это все, что ты говорил, изложить внятно смог бы? С толком, разбивкой и по пунктам?

- Давно уже.

Зимников посмотрел прямо в глаза медику, строго и внушительно.

- Не обещаю, но… У меня еще с училища есть пара знакомых, они сейчас при больших звездах. Еще Таланов звякнул по связям отца, царствие ему небесное, - майор размашисто перекрестился, этот жест, проделанный металлической «граблей» выглядел жутковато. – «Стучите и откроют», может быть удастся сойтись с тем, кто нас выслушает.

Глава 3

Первые недели после возвращения в Россию Терентьев до сих пор вспоминал едва ли не с ужасом – непрерывные собеседования, почти допросы, по пятнадцать-двадцать часов в сутки. В весомую практическую пользу своих откровений Иван не очень верил, но добросовестно вспоминал все, что мог, от системы званий Красной Армии до формы и назначения «щучьего носа» на танках ИС. Как и ожидалось, большая часть свежевыжатой информации действительно оказалась бесполезной. Попаданец мог нарисовать истребитель МиГ, но ничего не знал о реактивных двигателях. Детально зарисовывал внешний вид танка, но компоновку расписывал уже «на пальцах» и не разбирался в дизелях. Иван достаточно подробно обрисовал строение автомата Калашникова и пулемета Дегтярева, но местные пулеметы оказались лучше, а воспроизвести АК в обозримые сроки не представлялось возможным. Поэтому тульские оружейники взяли за основу вражеские образцы и постарались «перепилить» имперские разработки. В общем и целом его познания в технике были не то, чтобы совсем бесполезны, но и на откровения совершенно не тянули. Как подозревал Иван, изучение немногочисленных образцов вражеской техники, захваченной в боях, дало гораздо больше, чем все его заметки.

Гораздо лучше дело обстояло с организационными вопросами. Терентьев, конечно же, не забыл организацию армии времен Отечественной, хорошо разбирался и в общей системе государственного управления СССР. Но и эти сведения очень плохо приживались на чужой почве - наркоматы и министерства Союза слабо коррелировали с государственной машиной Империи. Терентьев хорошо помнил недоуменное выражение Лимасова, крутившего в широких ладонях подробную схему развития госбезопасности, от ОГПУ до МГБ и финальный вопрос главы Особого Департамента – «зачем такая сложная эволюция?». Иван немного подумал и в свою очередь поинтересовался – почему цивильная контрразведка формально входит в состав Канцелярии Его Величества, но подчиняется не канцлеру, а напрямую императору? Теперь задумался уже Лимасов, для которого такое положение вещей было естественным и не нуждалось в каких-либо комментариях.

После того как первый ажиотаж схлынул, и определилась умеренная практическая ценность познаний попаданца, Иван потребовал дать ему какое-то занятие, более полезное нежели надиктовывание по третьему кругу штата мехкорпуса. Он ожидал возвращения в военную контрразведку, но неведомые пути бюрократической машины отправили его в Особый Департамент при канцелярии Его Императорского Величества – по сути та же работа, только на «гражданское» ведомство. Иван находил забавным и отчасти ироничным то, что сугубо военный человек на старости лет заделался настоящим «чекистом». Впрочем, суть службы оставалась прежней – искать, ловить, дознавать.

Нельзя сказать, чтобы Терентьев проявил какие-то особые таланты на новом старом поприще, но не стал и пятым колесом в телеге. Опыт и школа отчасти компенсировали смену антуража, попаданец с головой ушел в работу и новообретенную семейную жизнь.

Обращение Его Величества к народу словно разбудило Ивана. Устоявшийся порядок – великая вещь, затягивающая посильнее любой вредной привычки. Уйдя с головой в знакомые контрразведывательные заботы, Терентьев почти перестал следить за прочими событиями в стране. Он изредка удивлялся некоторым несообразностям – в представлении человека пережившего Великую Отечественную, готовиться к войне следовало совершенно по-иному – но списывал это на ограниченность собственного кругозора. В конце концов, самокритично признавался себе Терентьев, он всего лишь офицер контрразведки, увлекавшийся историей Второй Мировой. В этом мире хватает военных, экономистов и промышленников, которые должным образом распорядятся его знаниями и советами, отразив нападение врага.

Но когда правитель страны практически дословно повторил февральский и майский приказы сорок второго о грядущих победах, Иван почти поверил в мистику. А еще он вспомнил – чем закончился бравурный и победный настрой той весны. Вспомнил, в том числе, и собственной шкурой – шрам от осколочного ранения исчез, стертый местными кудесниками, но память о режущей боли в груди и тяжелом железистом привкусе собственной крови в глотке - осталась навсегда.

Празднование оказалось непоправимо испорчено, но это было уже неважно. Иван потребовал у Лимасова и Черновского немедленной аудиенции у Его Величества. Попаданец напомнил, что формально он до сих пор является членом-консультантом Государственного Совета, пусть и без права голоса. На следующий день скоростной термоплан унес его в Петроград, где Константин Второй принимал работу у имперских конструкторов бронетехники.

* * *

Заводские цеха всегда вызывали у Ивана не слишком приятные ощущения, в них он чувствовал себя мухой запертой в ловушке. Крытая демонстрационная площадка, с которой технике предстояло отправиться на стрельбы, не стала исключением. Огромная территория, размером примерно с половину футбольного поля, перерывалась сводчатой крышей составленной из чередующихся панелей металла и армостекла. Тонкие решетчатые колонны, поддерживавшие крышу, были собраны в группы, открывая возможность для маневра техники. Ворота на всех четырех сторонах открыли настежь, чтобы высокие гости не оглохли и не задохнулись от выхлопа, холодный зимний ветерок свободно гулял меж колонн. После быстрой, но тщательной проверки и подтверждения доступа, охрана пропустила Ивана к делегации.

Терентьев привык лицезреть императора на кабинетных совещаниях – с непокрытой головой и в традиционном темно-синем костюме в полоску. Поэтому поначалу попаданец не узнал самодержца в группе людей одинаково казенного и сумрачного вида. Но сам Константин сразу заметил своего консультанта и сделал нетерпеливый резкий жест, как бы предлагая незваному гостю пока что держаться поодаль и не лезть под руку. Иван последовал невысказанному пожеланию, справедливо решив, что сам факт такой срочной и оперативной встречи с монархом сродни чуду, и не надо требовать от судьбы больше, чем она и так дает.

Вокруг императора собралось человек десять, из них попаданец знал лишь председателя Союза Промышленников и начальника Бюро Механизированной Тяги, которое являлось своего рода аналогом Автобронетанкового управления СССР. Немного в стороне высились здоровенные объекты, старательно задрапированные брезентом, сейчас их как раз освобождали рабочие цеха, открывая взору серо-стальные бока образцов. Одна за другой машины представали под неярким солнечным светом, падавшим сквозь стеклянные панели в высоченном потолке. Иван нервно сглотнул, стараясь сохранить внешнее спокойствие и выдержку, но чем больше полотнищ спадало на серый бетонный пол, тем тяжелее становилось у него на душе. Терентьев ожидал чего угодно, любой футуризм, вариации на тему советской бронетехники, копии вражеской, но только не … этого.