***

Дождь хлынул с небес, оставляя последние надежды спокойно стоять под открытым небом. Он начисто смывал все, что встретилось на его пути, будь то листья, следы или всего лишь фантики, небрежно брошенные чьей-то рукой на тогда еще сухой, серый асфальт, который теперь намок и казался черным.

Мир несправедлив к некоторым людям, и именно они были обречены остаться под дождем, и не только под ним.

Они были обречены остаться под открытым небом, будь оно светло-голубым, серым, или же по цвету было схоже с промокшим асфальтом. Светило ли на нем солнце, или мерцали своим холодным, безжизненным светом звёзды и луна, которая так прекрасно отражалась в лужах крови, оставленных после своего пира существами, держащими людей в страхе.

Но и эту кровь дождь скоро смоет, и останется лишь чуть видимый, почти незаметный след на том месте, где она успела впитаться в асфальт.

Дождь смывал все и вся, листья, бумажки, следы кровавых расправ, и даже люди, не выдерживая его напора, спешили укрыться в своих домах. Но наравне с теми, кто оставался под этим бурным потоком воды по велению мира, были те, кто остался под дождем по своей воле.

Потому что им захотелось остаться.

Но дождь беспощадно смывает всё. Рано или поздно все исчезнут. Останется только он.

О как он проклинал эту воду, льющуюся с небес.

Как он ненавидел такую погоду, как он ненавидел этот мир, этих людей, которые обрекли его на самое жалкое существование из всех, что способно представить человеческое воображение – сидеть у стены какого-то здания, прямо на асфальте, и ждать, когда кончится дождь. Как он проклинал иногда все в этом жестоком мире. Мире, где место богов занимают дьяволы, излюбленный напиток которых – человеческая кровь.

***

О как она любила эту погоду.

Эту погоду, веющую свежестью, и этот приятный, легкий, едва-едва ощутимый холодок, который каждый раз пробегал по телу, когда рук касалась хоть капля живительной влаги дождя.

Как она любила сидеть в парке, держа в руках свой черный зонт, на котором, если приглядеться, можно было разглядеть узор, сложенный из красных и белых линий, и любоваться красотой дождя. А он то еле слышно стучал по крышам и ткани, то, взбушевавшись, хлестал по ним так, что от грохота закладывало уши.

Но каждый раз, будь это ливень или просто легкий дождь, он был прекрасен, как и ритм, что он отбивал.

Тук-тук-тук.

Мы все живем в каком-то ритме, и он называется ритмом жизни.

Тук-тук-тук.

На секунду сквозь привычный шум дождя, сквозь такой родной ритм, который он отбивал, они оба услышали новые, неизвестные доселе ни им, ни самому дождю, звуки. Новый ритм он отбивал теперь по старым крышам, новый ритм он впускал в старую, обыденную жизнь.

Как скоро что-то изменится в их жизни? Кто знает… Может, они сами изменят жизни друг друга.

Дождь вдруг прекратился для уже давно вымокшего до нитки силуэта, который последний час не мог думать ни о чем другом, кроме того, что зря он появился на этом свете. Пытаясь понять, кто же решил помочь ему, убого выглядящему бродяге в рубашке, запачканной кровью, он чуть приподнял голову и увидел темные джинсы и черные кроссовки, а подняв взгляд выше, разглядел сквозь пелену слез ее, держащую над ним свой красивый, черный с красными и белыми линями, зонт, улыбающуюся ему.

Зачем она сделала это?

– Что ты тут делаешь? – сквозь звон в ушах, сквозь монотонный, не прекращающийся стук дождя Ханако услышал её голос.

Он не ответил, только посмотрел на неё своими большими глазами, которые не выражали сейчас ничего, кроме грусти, и опустил их, продолжая глядеть в упор то на темно-серый асфальт, то на её ноги.

Ей не обязательно знать подробности его жизни.

– Понятно, мокнешь, – она наклонилась к нему.

Он лишь несколько секунд смотрел ей в глаза, про себя подумав, что они какие-то неестественно темные, но остался сидеть так же неподвижно, опустив голову и обхватив руками колени.

– Шел бы домой.

По его голове вновь забарабанил дождь, всё так же отбивая свой привычный ритм. Он снова поднял голову. Как будто бы он уже заранее знал, что она уйдет, и скорее всего больше не вернется сюда, как обычно происходит со всеми людьми.

Ведь очень многие бросают что-то, уходят, подумал вдруг он, пытаются сбежать от того, что их тяготит, или от того, что им лень доделывать. Уходят от своих проблем, от обязанностей, от недочитанных книг и недосмотренных фильмов, от людей, от своих хобби, уходят от всего-всего, и не возвращаются.

Больше никогда не возвращаются…

Он уткнулся лицом в свои давно уже промокшие до костей колени и заплакал. Заплакал от того, что ушел единственный человек, который предложил ему помощь, а он просто молчал в ответ на ее доброту. И теперь ему ничего не остается, кроме того, как продолжить сидеть здесь и мокнуть.

Нет, он не ждет её, совсем нет, ему просто некуда идти.

А может, ждет, там, в самых далёких и укромных уголках сознания, в самой его глубине, он все равно надеется, что она вернется.

Раздражает.

Как же раздражает эта странная печаль.

Неужели ты правда думаешь, что она бросит тебя?

Я не знаю.

Я просто устал.

И на душе стало как-то грустно, а почему, он сказать не мог даже сам себе.

А дождь всё сильней и сильней стучал по крышам, по дорожкам, по листве деревьев, по всему, что попадется под его капли. И по его голове тоже стучал дождь, отбивая свой старый, обычный ритм.

Неужели в их жизнях все останется так же, как и прежде? Хотя, не стоит забивать себе голову. Никто не знает ответа на этот вопрос.

Неожиданно на его голову хлопнулось что-то тяжелое. Гадая, что же это такое может быть, он приоткрыл глаза и увидел перед собой лежащий на асфальте зонт. А чуть дальше – черные кроссовки.

Мегуми?!

Неужели она вернулась? Он поднял глаза наверх, пытаясь понять, что происходит, и увидел её.

– Идем, – девушка протянула ему руку, и из-под капюшона, почти скрывающего сейчас ее лицо, едва было видно, что она улыбается. Он хотел что-то возразить, и уже открыл рот, но тут же закрыл его, передумав. – Пойдем в кафе и купим тебе чашку горячего чая.

Ханако поднял на тебя удивлённые саднящие глаза, когда ты снова оказалась рядом.

– Мегуми, – беспомощно произнёс он.

Она не спрашивала, что произошло.

Она знала, что, когда он пришел со школы домой