Ельцин обладал опытом, не позволявшим ему стать самодовольным и коррумпированным, можно было рассматривать как преимущество; но это необязательно было признаком того, что он станет разрушительной силой внутри Политбюро.

О чем, вероятно, не знали партийные лидеры, так это о том, что у Ельцина были и другие личные качества, в сочетании с его непокорностью делавшие его человеком непредсказуемым, от которого можно ожидать что угодно. Ельцин был порывистым, импульсивным, обидчивым и очень чувствительным к неуважению. Он не считал себя просто инженером-строителем, который стал партийным боссом; он мыслил себя мастером на все руки, способным наводить идеальный порядок там, где большинство людей не справились бы. Когда значительных результатов не следовало, Ельцин разочаровывался и сердился[38]. Помимо этого, что более серьезно, Ельцин тяготился подчиненным положением и как руководитель Свердловского обкома был расстроен тем, что его сверстники (Горбачев и Лигачев) поднялись в партийном аппарате дальше и быстрее, чем он сам. Он признавал это в своей первой автобиографии, написанной и опубликованной в 1990 году [Ельцин 1990:70–71]. В 1984 году партийцы в центре еще не знали, насколько его это огорчало. Им еще не было известно, что, когда секретарь ЦК Лигачев ранее приезжал в Свердловск с инспекционной поездкой, Ельцин вышел из машины, в которой они ехали вместе, чтобы сдержать свой гнев из-за унизительных вопросов Лигачева о том, почему в Свердловске все якобы делается не так, как Лигачев прежде делал в Томске. Ельцин тогда пересадил своего заместителя из машины, ехавшей позади, на свое место в машину с Лигачевым, чтобы не сорваться и не сказать или не сделать что-нибудь опрометчиво [Бонет 1994:105–106]. Лигачев, вероятно, об этом не знал, поскольку Джон Моррисон пишет, что Лигачев, вернувшись в Москву, весьма восторженно отзывался о Ельцине [Morrison 1991:42][39]. Все это заставило бы усомниться, что Ельцин в Москве будет сдерживать свои эмоции и станет командным игроком[40].

Помимо своей импульсивности и нетерпеливости, Ельцин всю свою жизнь был склонен к риску; более того, он нарывался на риск. Возможно, не будет преувеличением сказать, что он был генетически запрограммирован на риск и в процессе развития стал от него зависимым. Его брат Михаил писал, что Борис всегда «жил на грани возможного»[41]. Первые две автобиографии Ельцина изобилуют примерами, с раннего детства до 1993 года, его склонности жить на грани. Его стремление к риску не проявлялось в технической сфере: как инженер-строитель он тщательно изучал ситуацию, прежде чем приступить к решению сложных задач. Скорее это нашло выражение в его личной и политической жизни. Ельцин сообщает о нескольких случаях, когда он в сталинские годы резко перечил начальству и ему это сходило с рук [Ельцин 1990:22,38,40]. По его словам, когда ему было всего 11, на выпускном вечере в начальной школе он воспользовался случаем, чтобы публично осудить учительницу, которая, по его мнению, несправедливо обращалась с учениками [Ельцин 1990: 22].

Авантюризм Ельцина нередко приводил его вплотную к смерти, а в некоторых случаях и к политическому краху. В детстве он очень хотел попытаться обезвредить ручную гранату, которую они с друзьями украли со склада боеприпасов. Друзья не соглашались, а он взял гранату, которая взорвалась и оторвала ему два пальца [Ельцин 1990: 23]. Я насчитал девятнадцать таких случаев в двух его автобиографиях; не все они столь драматичны, но некоторые вполне сопоставимы с этим инцидентом [Ельцин 1990: 22, 23, 24, 27, 35, 36, 37,161; Yeltsin 1994: 30, 46–47, 61, 93, 117–119, 191–192, 194, 195–196, 239]. Даже если некоторые из этих историй – апокрифы, ни один литературный источник, посвященный Ельцину, даже не пытается опровергнуть общую картину. У человека, который вел такой образ жизни и всегда умудрялся выжить, развивается огромная уверенность в своих способностях к выживанию, даже если ее не было с самого начала. Эта уверенность, в свою очередь, еще больше подогревает склонность поддаваться порывам и рисковать снова. В случае с Ельциным это даже заставило его поверить в собственное предназначение: «Всегда как будто меня кто-то выручал. Я уж и сам начал верить, что нахожусь под какой-то неведомой защитой» [Ельцин 1994: 280][42].

Во многих чертах своего характера Ельцин не уникален среди руководителей постсталинского времени. На самом деле они поразительно напоминают Хрущева. Хрущев также был склонен к риску (хотя не к саморазрушению). Он также был импульсивен и страстно желал видеть результаты своих трудов. Он также был капризен и чувствителен к обидам. И правда, Хрущев больше многих других членов Политбюро позднего сталинского периода роптал по поводу унижений сталинского режима, хотя и был достаточно проницателен, чтобы не рисковать своей жизнью, бросая прямой вызов деспоту. И Хрущев также продемонстрировал непредсказуемое поведение в постсталинском партийном руководстве, сначала своей антисталинской кампанией, а затем реакцией на фиаско своей программы. В конце концов его непредсказуемость стоила ему работы. Разница заключалась в том, что в 1950-х и начале 1960-х годов Хрущев был на вершине власти, а Ельцин в 1980-х – младшим членом горбачевского Политбюро[43].

По иронии судьбы Горбачеву, находившемуся в 1980-х годах на вершине власти, не давала покоя перспектива того, что, если он будет слишком быстро продвигать реформы, его может постигнуть судьба Хрущева и лишение должности. Ему, похоже, не приходило в голову, что человек с некоторыми хрущевскими чертами характера и взглядами присоединится к его руководящей команде и усложнит его собственную политическую жизнь – и все это потому, что осторожность Горбачева, целью которой было избежать участи Хрущева, так не устраивала неохрущевца Ельцина!

Помимо того что Ельцин и Горбачев были почти одногодками, они обладали и некоторыми сходными личностными чертами: огромной энергией, страстью, напором, уверенностью в себе, эгоцентризмом, трудоголическими наклонностями и очень хорошей памятью. Ельцин также разделял разочарование Горбачева в брежневизме и его стремление усовершенствовать социалистическую систему, начав с чистки коррумпированных кадров. Оба были провинциалами крестьянского происхождения, людьми, чьи семьи сильно пострадали во время коллективизации и Большого террора, и оба были возмущены коррупцией и незаслуженными привилегиями. Оба происходили из простых семей (Ельцин в большей степени, чем Горбачев), но сделали карьеру исключительно собственным тяжелым трудом[44]. Как региональные партийные руководители, оба были амбициозными, трудолюбивыми, относительно неподкупными и склонными к новаторству в проведении локальных экспериментов, которые могли бы улучшить работу местной экономики и которые также (как они утверждали) могли быть успешно распространены на всю экономику страны[45]. Оба выработали более популистский, совещательный стиль руководства своими регионами, чем это было принято при Брежневе. И конечно же, обоим пришлось