Наполеон ценил Даву очень высоко. Никому из своих маршалов, кроме Даву, он не доверял самостоятельно командовать корпусом в 60 (и более) тысяч человек! Никому из маршалов империи не было пожаловано так много денежных подарков! Годовой доход Даву составлял более 900 тыс. франков! (Больше получали лишь Массена с Бертье.) Среди маршалов даже говорили, что «гораздо лучше быть Даву, чем его королевским величеством». Когда кто-то из них не выдержал и заметил Наполеону, что тот награждает Даву более чем по-царски, император ехидно прищурился и ответил: «Да, я много даю Даву, но потому, что он в отличие от остальных сам ничего не берет и тем более не просит!»

Чем больше Наполеон возвышал Даву, тем больше последнему завидовали. Росла и надменность маршала, его непримиримая взыскательность. В ходе войны с Австрией в 1809 г. именно Даву прилюдно сделал едкие замечания начальнику штаба Наполеона маршалу Бертье по поводу допущенных ошибок. Наполеон публично согласится с оценкой Даву, а Бертье затаит обиду и спустя несколько лет поквитается с «правдолюбцем», очернив Даву в глазах Бонапарта во время сражений 1813–1814 гг. В результате Наполеон удалит от себя Даву, поручив ему защиту прибрежных крепостей. Маршал до последнего будет держать оборону на севере Германии, в осажденном Гамбурге. Его не будет среди тех наполеоновских маршалов, которые сдадут союзникам Париж весной 1814 г.

В начавшейся войне против России Даву командовал 1-м армейским корпусом Великой армии, состоявшим из пяти пехотных дивизий и двух бригад легкой кавалерии общей численностью от 69 до 72 тыс. человек. Правда, сразу после переправы через Неман три его дивизии из пяти были отданы под начальство Мюрата для преследования армии Барклая-де-Толли. У маршала остались только дивизии Компана и Дессе, половину последней он вынужден был оставить в Минске для охраны коммуникаций.

Даву был сильно раздосадован дроблением его корпуса. У Могилева он преградил путь армии Багратиона и в упорнейшем бою не дал русским прорваться навстречу Барклаю. Однако обе армии противника все же соединились в Смоленске, и план Бонапарта разгромить их по отдельности рухнул.

Даву не откажешь в прозорливости. Именно он – большой мастер фланговых охватов – настойчиво предлагал Наполеону во время Бородинского сражения прекратить бессмысленные лобовые атаки Багратионовых флешей и Курганной батареи Раевского, чтобы попытаться обойти левый фланг неприятеля. «Нет, – слышит он в ответ, – это слишком далеко уведет меня от цели и заставит потерять много времени!» В итоге, сэкономив время, Наполеон положил во фронтальных атаках при Бородине лучшие силы, в том числе половину образцового, чисто французского по составу корпуса Даву. Сам маршал, контуженный в ходе беспримерных атак на Семеновские флеши, не покинет поля боя, потеряет своих лучших генералов и будет делать все возможное для победы, но в тот день коса найдет на камень!

Надо сказать, что в злополучном походе в Россию в 1812 г. многие наполеоновские маршалы действовали не только хуже, чем могли бы, но и часто прилюдно бурно выясняли отношения друг с другом. Так, после боя под Вязьмой между Даву и Мюратом дело едва не дошло до рукопашной. «Короля храбрецов» вовремя остановили, и он, с досады… заплакав, вскочил в седло и, яростно нахлестывая своего чистокровного арабского скакуна, чуть ли не в одиночку помчался рубить неприятеля!

Во время отступления из Москвы Даву было поручено командовать арьергардом. Под Вязьмой его войска были окружены, но благодаря помощи Евгения Богарне им удалось прорваться, при этом корпус понес большие потери. Наполеон остался недоволен действиями Даву. Император жаловался на медлительность маршала, упрекал за отставание на пять переходов, тогда как оно должно было составлять только три. В конце концов арьергард был поручен Нею.

От Смоленска Наполеон предпочел двигаться отдельными корпусами, а не всей армией в целом. Это было ошибкой, поскольку неприятель мог преследовать его не сзади, а параллельно, нападая на разобщенные, потрепанные и уже деморализованные корпуса. В бою под Красным бывшему корпусу Даву пришлось в очередной раз прорываться сквозь русские войска, теряя пушки, солдат, обоз. В результате арьергард маршала Нея оказался отрезан от французской армии, и шансов на спасение у него не осталось. Однако Ней сумел найти выход: он переправился по тонкому льду через Днепр и привел остатки своего отряда – 600–800 человек – в Оршу к Наполеону. «Храбрейший из храбрых» посчитал, что Даву преднамеренно не помог ему и позволил русским солдатам Милорадовича, Платова и Уварова добить его корпус. На самом деле у Даву просто не было сил отбиваться от врага, и когда он пришел публично извиниться перед братом по оружию, то услышал в ответ: «Я, господин маршал, не упрекаю вас ни в чем; Бог все видел, Он и рассудит!» Бог рассудил по-своему: Нея после поражения при Ватерлоо расстреляли… французы, а Даву умер своей смертью, не запятнав себя предательством.

К концу декабря 1812 г. в распоряжении Даву осталось всего-навсего 1,5 тыс. солдат и около 800 офицеров – все, что уцелело от его корпуса!

Под занавес русской кампании, уже после отъезда Наполеона во Францию, тем, что прежде именовалось Великой армией, командует король неаполитанский Иоахим Мюрат. В прусском городке Гумбинен на военном совете между ним и Даву происходит примечательный диалог. Созвавший совет король Иоахим, дав волю озлоблению против императора, воскликнул: «Нельзя служить безумцу! Из-за него мы не можем спастись; ни один европейский принц не верит больше ни его словам, ни его договорам! Прими я предложение англичан, я был бы таким же великим государем, как австрийский император или прусский король!» Возглас Даву остановил его: «Король прусский, император австрийский – государи Божией милостью, а вы если и король, то единственно по милости Наполеона и пролитой французской крови!»

Несмотря на независимость, жесткость и тяжелый неуживчивый характер, Даву остался до конца верен своему солдатскому долгу и своему императору. А казалось бы, он с его аристократическим происхождением мог бы весьма благоприятно отнестись к возвращению династии Бурбонов. Революционные времена с их возвышенными порывами, которым отдал дань и благородный Даву, давно миновали. Но маршал не пошел на предательство и продолжал оборонять Гамбург, несмотря на то что Наполеон 6 апреля отрекся от престола! Когда русский генерал Беннигсен, командовавший осадным корпусом, сообщил Даву об отречении, маршал невозмутимо ответил: «Император Наполеон не передает мне приказы через русских офицеров!» Он сдал Гамбург, лишь когда в Париже установилась власть Бурбонов, и к нему для передачи командования прибыл его брат по оружию генерал Жерар! Упрямство Даву Людовик XVIII «оценил по достоинству»: тот стал единственным из маршалов Бонапарта, которому отказали в праве присягнуть вернувшимся Бурбонам! Луи Николя отнесся к случившемуся спокойно: никто и ничто не могло вычеркнуть его имя из пантеона воинской славы Франции!