Вглядываясь в прекрасные черты лица Анастасии, вслушиваясь в жалостливый бред, Сулейман порой чуть сам не плакал. «Нет, она не может быть коварной и лживой», — думал он, отирая влажной салфеткой лицо, обнаженные изящные руки, шею больной. В этих размышлениях он почерпнул неожиданную истину, он ее ощутил почти физически. Это щемящее чувство одиночества, которое постигнет его, если Анастасия покинет его особняк.

На третьи сутки, вечером, Настя очнулась, подхватилась, чтобы встать, однако, ослабевшая, вновь упала на подушки.

Обвела расширенными от ужаса глазами капельницу, аппаратуру, встревоженное лицо Сулеймана:

— Что со мной? — прошептала она пересохшими губами. — Мне же нужно сдавать сессию! — она попыталась опять подняться — слезы блеснули в ее глазах. — Ну что же случилось?

— Настенька, ты заболела, тебе нельзя было столько времени сидеть за компьютером и так усиленно заниматься! А сессию ты уже почти сдала и сама того не заметила, — ласково погладил ее по голове Сулейман.

Жар спал, лоб был покрыт легкой испариной.

— Давно я тут лежу? Почти трое суток? О боже! И ты… — она внезапно мучительно покраснела.

— Нет, не волнуйся, в соседней комнате сиделка и она ухаживала за тобой, делала уколы и все прочее, сейчас я ее позову, она поможет тебе.

— Нет, не нужно, я ни чего не хочу, только, только… Я… проголодалась! И, пожалуйста, дай мне расческу, умыться и убери эти противные трубки!

Такая длинная тирада вконец обессилила девушку, и она замолкла.

Сулейман позвал сиделку и вышел из комнаты. Позвонил врачу, Кариму на кухню. Вышла сиделка и сообщила, что она умыла девушку, убрала капельницу, сменила белье, но расчесать она ее не смогла, так как больная сказала, что сделает это сама. Сулейман вновь зашел в Настину комнату. Умытая и переодетая, она выглядела прекрасно, только еще более исхудавшей, маленькой и хрупкой.

— Дедушка… помоги… мне… я запуталась, — смущенно улыбнулась Анастасия слабым прерывающимся голосом, — прости… я никому не доверяю свои волосы… Думала сама… справлюсь, — она протянула ему большую гребенку.

Аккуратно, боясь причинить ей боль, Сулейман разобрал и расчесал ее прекрасные волосы, заплетать косы он не умел, потому и оставил их так на подушке. Под его ласковыми и нежными руками, утомленная разговорами Анастасия, сладко и спокойно уснула. Зашел Карим, принес чашку крепчайшего бульона и стакан сока. Бульон перелили в термос — вдруг она вскоре проснется и попросит — и оставили вместе с соком на столике возле постели. Сулейман, как и прежние ночи, устроился возле кровати в кресле и положил вытянутые ноги на пуфик. «Кризис миновал, Анастасия очнулась, это главное». Бессонные, тревожные ночи дали о себе знать, и Сулейман, как его подопечная, крепко уснул. Ему казалось, что проспал он самую малость, но когда проснулся, солнце светило во всю, а Настя, усевшись удобнее, прямо из термоса пила бульон и, намереваясь остудить его, комично сложив губки дула вовнутрь сосуда.

От горячего разрумянились бледные щечки, капельки пота выступили на лбу и более явственно проявились темные тени вокруг огромных серых глаз. Слабо заплетенная коса лежала у нее на груди, спускалась по животу и терялась где-то в ворохе простыней. Рассердившись на себя за нескромное подсматривание, Сулейман пошевелился, опустил ноги.

— Доброе утро Анастасия, как ты себя чувствуешь?

— О, прекрасно! Только слабость и руки дрожат. Я давно проснулась, хотела встать, умыться, а ноги ватные. И я не хотела тебя будить, но очень, очень проголодалась. Боюсь, этого будет мало — мне целого барана, наверное, будет мало, — она отставила пустой термос, сок был уже выпит, — так расскажи мне, что же все-таки со мной случилось?

И Сулейман рассказал ей, как застал ее спящую в библиотеке, а потом в горячке на полу в спальне. Как звонил ректору и узнал, что она так была усердна, что за очень короткий срок усвоила довольно сложную программу первого курса (осталось еще сдать пару экзаменов) имея по всем предметам только высшую оценку. Из-за большой нагрузки и долгих часов, проведенных в Интернете, ее мозг переутомился и дал сбой, но ее сильный и молодой организм быстро справился.

Однако о занятиях на некоторое время нужно будет забыть, а в дальнейшем они будут проводиться строго по расписанию.

— Дедушка Сулейман, а ты все дни и ночи был здесь, со мной? О, спасибо тебе! Я так, так люблю тебя! Ты устал, тебе нужно отдохнуть! Да, а как там мой цветок, не пропал? Скорее бы он зацвел! Я так этого хочу! Тебе ведь это очень необходимо, правда? Я так хочу, что бы у тебя все было в порядке! И что за дурь была попросить отца привезти мне «аленький цветочек»? Но когда все кончится, ты простишь меня и папу? Да? Ты такой хороший, добрый. И не нужно мне ни о чем сейчас говорить, потом расскажешь, если захочешь! Только прости меня и папу, мы столько неприятностей принесли тебе!..

На смуглой коже не видно, не разглядеть, как кровь стыда залила щеки и шею бедного Сулеймана. «Как я мог подумать о ней плохое, она еще дитя, наивное чудесное дитя…».

Призванная сиделка отвела девушку в ванную и помогла ей вымыться и переодеться.

Пришедший врач только развел руками.

— Аллах Акбар (Аллах Велик)! — назначил постельный режим, усиленное питание и прогулки на свежем воздухе. — Исключить занятия и компьютер особенно!

Настя хотела что-либо возразить старому эскулапу, но так была слаба, что только кивнула головкой в знак согласия. Попив еще бульона, съев кусочек нежнейшей куриной грудки и закусив сладким щербтом, девушка обессилено откинулась на подушки, и опять уснула. Сулейман осторожно поправил покрывало, наклонился и нежно коснулся теплыми сухими губами персиковой щечки.

Анастасия была очень огорчена запретом на учебу и начала откровенно скучать. Единственное, что доставляло ей удовольствие — это конные прогулки вместе с Сулейманом, во время которых она много узнала интересных историй о жителях оазиса, о старом докторе — французе, приехавшим сюда еще юношей и прожившим всю жизнь в этом уединенном месте, похоронившим тут жену и вырастившим сына и двух дочерей. Последние живут во Франции, имеют свои семьи и своих детей. Приезжают к отцу, зовут его на далекую родину. Но старик упирается. Он как старое дерево — когда-то давно его маленьким ростком посадили в чужеродную почву, и он на удивление не зачах — прижился, превратился в крепкое дереве с мощными корнями, и его уже не вырвать, не пересадить в вырастившую маленький росток, родную почву.

Однажды, где-то два месяца спустя, Сулейман, возвратившись после деловой поездки поздно вечером, увидел в библиотеке свет. Заглянув, он увидел Настю, которая увлеченно и бойко выдавала факсу какую-то контрольную работу. Поняв, что запретить ей учиться он не в силах, Сулейман жестко регламентировал расписание занятий и разрешил сдать оставшиеся экзаменационные зачеты за первый курс. Восторгам девушки не было предела!

Меньше чем за месяц она сдала «хвосты» (все на отлично) и вновь заскучала — строгий регламент предусматривал длительные летние каникулы, как у всех нормальных студентов…