— Да, — сказала мама.

— Что ж, прекрасно. — На этот раз улыбка на лице мистера Притчарда была искренней. Казалось, наш положительный ответ по-настоящему его обрадовал. — В субботу в шесть тридцать, по личному указанию мистера Вернона, я заеду за вами на машине. Вы не возражаете, сэр?

Вопрос был адресован мне. Я искренне заверил мистера Притчарда, что это будет просто-таки здорово.

— В таком случае до встречи. Позвольте откланяться. Отвесив нам виртуозный поклон, при котором спина оставалась абсолютно прямой, мистер Притчард повернулся и прошествовал к своему облитому черным лаком лимузину. Звук пробудившегося к жизни мотора напоминал тихую музыку. Лимузин тихо отчалил от нашего тротуара и, свернув на следующем перекрестке, исчез, укатив в сторону Тэмпл-стрит.

— От души надеюсь, что этот ваш обед пройдет спокойно, — подала голос мама. — От книжки Вернона у меня потом неделю мурашки по спине бегали.

Снова усевшись в кресло-качалку, отец взял в руки отложенную газету, в которой изучал новости спорта. Заголовки были посвящены грядущей встрече футбольных команд Алабамы и Оберна, хиту осеннего сезона.

— Всегда хотел взглянуть на хижину старого Мурвуда, — повторил отец. — Думаю, другая возможность мне вряд ли представится. Для Кори это тоже будет полезно, ведь он сможет поговорить с Верноном о ремесле писателя, верно. Кори?

— Кори, надеюсь, ты не собираешься писать такие же жуткие и кровавые романы, как книжка Вернона? — с тревогой спросила мама. — Эту книжку было читать тем более странно, что кажется, будто все ужасы и кровь специально туда были вставлены, для пущего шика, что ли. Будто сначала ничего такого там не было. Если бы не этот мясник, то получилась бы милая такая книжка о тихом провинциальном городке вроде нашего.

— Убийства случаются везде и всегда, — подал голос отец. — Кому, как не нам, это знать.

— Я не спорю, но неужели книги о жизни читаются с меньшим интересом? И этот мясницкий тесак на обложке.., я бы и не притронулась к этой книге, если бы не имя Вернона Такстера на обложке.

— Жизнь это не только розы, но и шипы. — Отец снова отложил свою газету. — Хотелось бы познать жизнь только с лучшей ее стороны, но, к сожалению, это наивная мечта. Выходит, что в жизни ровным счетом столько же радости и порядка, сколько хаоса и боли. Что касается хаоса, то тот явно берет верх над порядком. И как только человек начинает это понимать, это означает, — отец печально улыбнулся, не сводя с меня усталых глаз, — что он повзрослел.

Замолчав, он снова развернул газету и углубился в статью о футбольной команде Оберна. Однако не прошло и пяти минут, как отца посетила новая мысль; он опять свернул газету.

— Знаешь, Ребекка, что мне кажется особенно странным? За последние два или даже три года ни один человек из тех, кого я знаю, не видел Мурвуда Такстера. Вот ты, ты хотя бы раз его видела? В банке, в парикмахерской, да где угодно?

— Нет, не видела. По правде сказать, я даже не знаю, как он выглядит.

— Такой тощий высокий старикан. Всегда ходит только в черном костюме и темном галстуке-бабочке. Я точно помню, что однажды видел Мурвуда, но тогда я был еще мальчишкой. И уже тогда Мурвуд казался мне старым и высохшим как вобла. После того как у Мурвуда умерла жена, он вообще почти перестал выходить из дому. Но хотя бы раз или два за эти годы мы должны же были его видеть, как ты считаешь, Ребекка?

— Например, я в первый раз увидела мистера Притчарда. Может, они все там, в особняке Такстеров, — затворники? Сидят и носа на улицу не кажут?

— Все, кроме Вернона, — вставил словечко и я. — Пока на улице тепло, его можно встретить чуть ли не каждый день.

— Верно, как дождь, — согласился отец. — Завтра я поспрашиваю еще народ в городе. Может, кто-нибудь и видел Мурвуда в последний год.

— Для чего тебе это нужно? — нахмурилась мама. — Даже если никто его не видел, что это меняет? В субботу вечером ты сам с ним увидишься.

— Может, и увижусь. Если только он не умер, — ответил отец. — Представляешь, какая это окажется новость? Что, если Мурвуд уже пару лет, как отдал Богу душу, а в городе при одном его имени люди продолжают подпрыгивать на месте?

— Но кому это нужно? Я имею в виду держать в тайне то, что Мурвуд Такстер умер? Какой тут смысл?

Отец пожал плечами, но я был уверен, что в уме он напряженно ищет ответ.

— Может быть, все дело в налогах на наследство. Или в жадных родственниках. Или с законами вышла какая-то путаница. Да что угодно может быть.

Его губы растянулись в улыбку, а глаза сверкнули.

— Точный ответ наверняка известен только одному человеку — самому Вернону Такстеру. Половина города принадлежит сумасшедшему, который разгуливает по улицам в голом виде и которого все слушаются, потому что считают, что его устами говорит его отец, Мурвуд Такстер, — это же ни в какие ворота не лезет! Помнишь ночь, когда весь город бросился спасать Зефир от наводнения? Мне уже тогда показалось, что дело нечисто. Мурвуд всегда славился тем, что умел крепко держать свои деньги в кулаке, не в его правилах раздавать свою наличность добрым самаритянам, даже если им приходится пригрозить, чтобы они проявили свою доброту.

— Возможно, за последние годы у него смягчилось сердце? — предположила мама.

— Если он действительно умер, то я вполне могу это допустить.

— Вот в субботу вечером ты и выяснишь все сам, — подвела итог мама.

Наверняка мы с отцом хоть что-нибудь да узнаем. Но до тех пор мне приходилось скрипя зубами выслушивать сладкоголосые рассказы Демона о том, каким прелестным и веселым будет ее день рождения, где, по ее словам, должен был собраться чуть ли не весь наш класс. И так же, как отец расспрашивал знакомых, давно ли им доводилось видеть Мурвуда Такстера, так и я под разными предлогами интересовался у своих одноклассников, не собираются ли они, случайно, на день рождения к Демону.

Оказалось, никто к Демону не идет. Большинство предпочитало отведать один из фирменных сандвичей Демона с собачьими какашками, только не оказаться во власти ее огненноволосой, козявчатой и ведьмовской родни. В ответ я божился, что лучше буду ходить по раскаленным углям и целовать в лысину того русского мужика, что стучал башмаком по столу, чем соглашусь пойти к Демону на вечеринку нюхать ее вонючую родню.

Я так говорил, само собой, предварительно удостоверившись в том, что Демона нет поблизости. По завершении этого краткого расследования мне даже стало ее чуточку жаль: я так и не нашел ни одного мальчика или девочку, которые бы собирались к Бренде на ее званую вечеринку.

Не знаю, почему я сделал это. Быть может, потому, что представил себе, что ты чувствуешь, когда приглашаешь на свой день рождения целый класс, сулишь всем мороженое, газировку и всякие пирожные, говоришь, что никаких подарков не нужно, только, ради Бога, приходите, а они все как один отвечают только “нет и нет”. На свете нет ничего обидней и больнее слова “нет”, но я был уверен, что Демону доведется услышать это слово еще десятки и сотни раз. Я все равно не мог пойти к ней; дать слабину означало положить начало еще большим бедам. В четверг после школы я отправился на Ракете к магазину Вулворта на Мерчантс-стрит и специально для Демона купил за пятьдесят центов поздравительную открытку “С днем рождения” с щенком в смешном колпачке. На развороте открытки, под полагающимися по такому случаю стихами, напечатанными красивым шрифтом с завитушками, я подписал: “Поздравляем с днем рождения. Твои одноклассники” и сунул открытку в красивый розовый конверт. В пятницу до начала занятий я проскользнул в класс раньше всех и положил конверт Демону на парту. Слава Богу, никто меня не заметил; я бы этого не пережил.