— Я принес тебе кое-что, чтобы ты надела это сегодня вечером, — сказал он, когда они вошли в квартиру. То, как отстраненно-холодно он держался, должно было насторожить ее, но не насторожило. — Оставлю его здесь, надень после душа.

— Сегодня вечером? — переспросила она, все еще вздрагивая от бури эмоций, а может быть, от его тона или собственной несдержанности.

— Небольшое деловое мероприятие, — ответил он, пожимая плечами, и она не вспоминала об этом до той минуты, когда надо было снять платье с вешалки в гостевой комнате, которую Никос выделил Тристанне для приготовлений к вечеру.

Она высушила волосы, теперь ниспадавшие на плечи сияющим водопадом, тщательно наложила макияж, посмотрела в большое зеркало и задохнулась. Она не замечала богатое убранство комнаты, только свое отражение, не в силах пошевелиться. Ее щеки пылали таким же ярко-красным румянцем, как пунцовая ткань крошечного платья. Он ведь не думает, что она покажется в таком виде на публике? Она даже из комнаты в таком виде не сможет выйти!

Она попыталась вдохнуть поглубже, но вместо этого всхлипнула. Она зажмурилась и сжала кулаки, потом заставила себя открыть глаза и расслабиться. Платье было непристойным, по-другому его не назовешь. Оно облегало ее тело, как краска, не оставляя пищи воображению. Каждый изгиб, от плеч, едва прикрытых рукавами, до середины бедер, был туго обтянут тканью. Подол задрался совсем неприлично, когда она попыталась натянуть платье повыше на грудь, а стоило ей одернуть его слишком сильно, ее грудь чуть не вывалилась из лифа. Ей придется обойтись без нижнего белья, если она не хочет привлечь к себе еще больше внимания. Такие платья носит только определенный тип женщин, подумала она, заливаясь краской унижения, и делала вид, что она одна из них. Этого и хотел Никос? Ему нравилось представлять Тристанну, выходящую на люди в таком виде, в растерзанных чувствах? А может быть, она все неправильно понимала и он вовсе не хотел смутить ее, просто предпочитал, чтобы его женщины были одеты именно так, ясно говоря всем, что они его любовницы? Совсем не обязательно принимать все так близко к сердцу, чувствовать себя, словно ее ударили.

Она посмотрела на часы и закусила губу: она снова опаздывала. Придется смириться и еще некоторое время делать то, что он хочет. Из разговора с матерью она поняла, что Питер настроен куда менее враждебно, из чего сделала вывод, что ее план работает и дело может выгореть. Это обрадовало ее: она не была уверена, что сможет выносить сложившуюся ситуацию слишком долго.

Как бы то ни было, прямо сейчас ей придется выйти из комнаты в этом шокирующем платье. Она закрыла глаза, вздохнула, развернулась на каблуках и вышла из комнаты, пока не успела передумать.

Никос ждал ее в гостиной, покачивая стаканом с виски и глядя в окно на великолепный купол. Он медленно повернулся, и Тристанна остановилась в центре комнаты, чтобы дать ему возможность рассмотреть ее. В конце концов, этого он и хотел.

— Ты доволен? — Ее голос прозвучал слишком низко.

Его лицо было в тени, но она все равно чувствовала жар его взгляда, от которого твердели соски и кожа покрывалась мурашками. Между ними словно был натянут невидимый шнур, заставлявший ее реагировать на него определенным образом, как бы ни хотела она оставаться равнодушной.

— Я нравлюсь тебе? — спросила она, не в силах контролировать свой голос. — Разве не об этом спрашивают любовницы?

— В любом случае им следует так делать, — ответил он своим тихим голосом, от которого у нее слабели колени. — Должен поздравить тебя, Тристанна.

Его губы изогнулись в насмешливой улыбке, и он надвинулся на нее; в его глазах безошибочно угадывался собственнический блеск, и у нее стало горячо между ног. Она отдала бы все за способность ненавидеть его или хотя бы не желать его!

Он взял ее за руку и поднес к губам, не отпуская ее взгляда. Пульс бешено забился в ее висках и горле.

— Ты наконец соответствуешь моим ожиданиям, если не превосходишь их, — промурлыкал он.

В его голосе она услышала поступь рока, звон решетки, опустившейся за ее спиной.

Вечер, на который привел Тристанну Никос, отнюдь не был небольшим мероприятием. Это была звездная вечеринка в огромном дворце эпохи Возрождения — Палаццо Питти, служившем некогда резиденцией семье Медичи. Огромное холодное здание навалилось на Тристанну невыносимой тяжестью, едва она, опираясь на руку Никоса, вылезла из машины и взглянула на вычурный фасад. Впрочем, Никос давил на нее не меньше.

Ей пришлось сделать вид, что она не заметила ни косых взглядов, ни шепота, когда они шли ко входу во дворец; пришлось улыбнуться фотографам и притвориться, что ей очень нравится быть с Никосом, в этом платье. У нее не было выхода, кроме как постараться справиться с ситуацией по возможности изящно. Она держала голову высоко поднятой, улыбалась и изо всех сил надеялась, что годы притворства, составившие ей репутацию «ледяной» Барбери, придут ей на помощь сейчас. В конце концов, рассудила она, дело было в публичности, а не в том, что на ней надето.

Никос провел ее в открытый дворик под звездным небом. Дождь перестал, вечер был теплый, мягкий свет падал на фонтан и мраморные статуи, застывшие в своих высоких нишах. За столами сидела знать и видные представители высших слоев, одетые в дорогие костюмы, увешанные драгоценностями, лениво обменивающиеся репликами за покрытыми белыми скатертями столиками.

— Что за дело ты имел в виду? — спросила Тристанна, оглядываясь.

Слева от себя она увидела бизнесмена, о котором газеты отзывались только с благоговейными интонациями, справа рок-звезда, известная своими филантропическими деяниями, беседовала с британской светской львицей. Никос бросил на нее взгляд.

— Мое, — просто ответил он.

— В смысле, это твой бизнес? — резко спросила Тристанна. — Или ты намекаешь, что это не мое дело? Такому влиятельному человеку определенно стоит выражаться яснее.

Их взгляды встретились, и по ее телу прошла волна дрожи. Неужели она не может хоть раз нормально отреагировать на его взгляд? Хотя бы сегодня, когда он насильно одел ее, как проститутку, и вывел такую на публику, чтобы убедиться — и убедить пол-Европы, — что она знает свое место? Он смотрел на нее так, словно знал о ней что-то, чего она сама не знала; ей сдавило грудь, пульс участился, и она почувствовала себя так, как будто в этом и была ее цель пребывания с ним, как будто она была его любовницей.

— Хочешь выпить, Тристанна? — мягко спросил он.

— Было бы замечательно, — с трудом выговорила она. — Спасибо.

Она смотрела, как он рассекает толпу в своем идеально сидящем костюме. Как и тогда, на яхте — подумать только, это было всего пару дней назад, — Никос резко выделялся на фоне остальных. Он источал энергию, как другие мужчины — запах парфюма. Он двигался быстро и настороженно, готовый ко всему. Вся его биография читалась в его движениях: он был готов сражаться, и его хорошая физическая форма была его главным оружием. Одних это притягивало, других — отпугивало. Он был, воплощенной мужественностью. Тристанна была уверена, что он знал, для чего нужна каждая его мышца и как с ее помощью добиться своего в любом споре. Казалось почти нечестным, что такая совершенная оболочка вмещала еще и такой острый, быстрый ум. Тристанна не встречала никого, подобного ему, и ей совсем не хотелось восхищаться им еще и из-за этого. И все-таки никакое самое сильное восхищение не могло изменить ее цель. Едва сделав первый шаг к нему, она уже знала, что совершает большую ошибку, но это не остановило ее, а теперь и подавно было слишком поздно.