— Давайте тихо и спокойно поговорим с вами без всяких эмоций, — предложила я, нагружая своим весом жалобно поскрипывающий стульчик.

Старичок тихонько встал и вышел за дверь.

Она молча отложила бумаги и настроилась на тихий и спокойный разговор.

— Хочу сразу же предупредить вас, что сегодня вам придется побеседовать со следователем.

— Это убийство?

— В желудке Елены нашли снотворное.

— Что же теперь будет? — Ксения Петровна заплакала. — В мое дежурство еще никто никогда не умирал.

— Но это часть вашей работы, — я попыталась успокоить ее.

— Лена должна была жить.

— Вы сможете в случае необходимости подтвердить это в суде?

— Это опасно?

— Послушайте, вы хотите наказать преступника или нет?

— Значит, опасно. Но я скажу.

— Умница. — Без похвалы человеку нельзя. — Расскажите мне еще раз о вашем ночном дежурстве.

Я обернулась на раздавшийся за спиной скрип и увидела Югова. Он покачал головой и исчез. Заключенный с ним договор о невмешательстве начал действовать.

— Вначале все было как обычно. Двоим дали снотворное. Поставили пару капельниц. У нас несколько человек очень тяжелые, не соскучишься. В четвертом часу утра одна женщина в четвертой палате, где лежала Лена, стала очень буйно требовать дозу, ее пришлось связать и вколоть успокоительное. Она подняла на уши всю палату. Я с ней минут десять провозилась, потом медсестра…

— Абрамова? — уточнила я.

— Да, она. Я вам о ней говорила. Так вот она ждала, пока успокоительное подействует. Принесла капельницу и, поскольку наша подопечная еще слегка предъявляла претензии на лучшую жизнь, решила выяснить, как себя чувствуют разбуженные среди ночи остальные пациенты. Лену ей растолкать не удалось. Она пощупала пульс и потом позвала меня.

— За действиями медсестры кто-нибудь следил?

— Ни одна женщина не спала. Вы можете поговорить с ними.

— А где мне найти Абрамову?

— Она сейчас на работе. В палатах или в сестринской.

— Теперь давайте думать, откуда Лена могла достать снотворное.

— В нашем отделении очень строгий контроль. Однажды я понадеялась на сознательность господина Кондратьева, но он принес «Найс боди». После этого случая я потрошила все его передачи, включая и последнюю. Если учесть, что это у нас вообще не положено, можете…

— Что он принес в последний раз?

— Как обычно, фрукты: яблоки, апельсины, бананы.

Я припомнила, что заходил он в палату с пакетом, а выходил без него. Вроде все сходится.

— И никаких банок?

— Нет, ничего.

— Кто-нибудь еще навещал Лену?

— Сынок приходил, тоже принес яблок. Каждый день ходит. Вообще-то они с отцом кормят всю палату. Передачи больше никому не приносят, тем более что навещать больных у нас нельзя. Отучить человека от наркотиков, да еще и восстановить его психику не так просто.

— Как же на это пошел ваш начальник отделения?

— Не знаю, я в чужие дела не лезу.

— Если что припомните, позвоните мне домой.

Иволга выразила готовность сотрудничать и положила мою визитку под стекло на столе.

По коридору навстречу нам неслась раскрасневшаяся стройная женщина лет тридцати пяти с прилаженной на штатив капельницей. Печать ума не обезобразила ее лицо, но, судя по опрятному халатику и шапочке, работником она была неплохим. Белоснежный колпак съехал у нее набок, и прядь белых волос выбилась наружу. Я отошла в сторону и проводила ее взглядом. Наверное, кому-то где-то плохо. Она вбежала в какую-то палату, спустя несколько секунд вылетела прочь и стала догонять меня.

— Простите, где мне найти Абрамову? — спросила я у нее.

Она стала ступать пореже и наконец замерла.

— Я — Абрамова. Вы тоже из милиции? — Она кое-как улыбнулась.

— Нет, я частный детектив. — Судя по ее реакции, Югов вытряс из нее душу, и по второму разу ей не хотелось проходить через опрос-допрос.

Наша беседа состоялась через десять минут, так как неведомый пациент очень хотел впрыснуть в себя дрянь.

— Умерла Леночка, — мы спустились на первый этаж и вышли на улицу, — не знаю, как я к ней раньше не подошла.

— Вы проверяете тумбочки?

— Каждое утро обход. Перед тем как заходит врач, мы, то есть медсестры, приводим палаты в порядок.

— Ну и как, Лена не нарушала режим? — Я пригласила ее сесть на лавку.

— Только она одна и нарушала. Лешенька, муж-то ее, всем подарки да гостинцы приносил, — она посмотрела на ноги. Новенькие туфельки сверкали на солнце.

— Добрый он человек.

— Очень, — согласилась Галя, снова опуская глаза.

— Ну и на чем же попадалась Лена?

— Да он ей то какой-то порошок принесет, то консервы. А у нас это нельзя. Человеку когда зелья хочется, он на выдумки хитер. Можно только фрукты.

— Кто с вами дежурил в ту ночь?

— Ксюша.

— Иволга?

— Да, она.

— Это врач. А из медсестер?

— Никого. Я одна. Два санитара в административном корпусе сидят. Но пока они придут… Да я и сама в случае чего… — Галя была плечистой женщиной и потому не без оснований вспомнила о собственной физической силе.

— Вечером никто не оставался, никто ничего не забывал, никто никого не навещал? Меня интересуют любые выходящие за рамки обычного распорядка дня вещи.

— До вас со мной молодой человек разговаривал, так он задавал те же самые вопросы. Не было ничего. Все шло как обычно. Нам ведь ночью сидеть не приходится. Наши подопечные постоянно стонут. Хорошо, что мы еще в отдельном здании.

— Лечащим врачом Лены Кондратьевой была Иволга?

— Так-то оно так, но без Михаила Константиновича Валанова она бы на первых порах не справилась.

— Кто это?

— Наш уважаемый доктор. Ему уже больше семидесяти.

— Но его в ту ночь не было?

— Нет. Он ушел как обычно, в половине восьмого. Пишет что-то постоянно, говорит, что дома мешают.

— Ладно. А кто командует санитарками? После того как Лена умерла, все быстро помыли и на ее место положили другую пациентку.

— У нас несколько человек лежат в другом отделении, они не очень буйные, но приписаны к нам, и, как только место освобождается, их переводят.

Россия. Бардак. Врачи, несмотря на всеобщую неустроенность, продолжают лечить.

Я отпустила медсестру и решила обойти здание. Решетки на окнах первого и второго этажей. Внутрь просто так не проникнуть. Войти в отделение ночью можно только с автогеном. Везде железные двери. Передачи запрещены. За приемом лекарств осуществляется тотальный контроль вплоть до осматривания рта. Как к ней могло попасть снотворное? Как?