Теперь позволь мне поздравить тебя с наступающей Пасхой и мысленно поцеловать тебя трижды. Надеюсь, что на будущий год мы проведем этот великий праздник веселее, чем этот год. Поздравляю тоже всех твоих спутников. Прощай, милый душка Никса, обнимаю тебя что есть мочи, и так я надеюсь, что до свиданья, но где не знаю. Твой брат и друг Саша».

В конце марта — начале апреля появились настолько угрожающие симптомы, что 4 апреля из Ниццы в Санкт-Петербург отправили телеграмму с просьбой срочно приехать.

Так великий князь Александр Александрович в день Светлой Пасхи отправился из Петербурга в Ниццу.

* * *

Почти всю дорогу до Ниццы великий князь Александр Александрович провел один, хотя рядом с ним находился добрейший Борис Алексеевич Перовский.

Граф Борис Алексеевич Перовский был генерал-адъютантом отца, но его хорошо знал и Александр Александрович, так как еще пять лет назад этот боевой генерал и начальник штаба Корпуса путей сообщения был причислен состоять при великих князьях Александре Александровиче и Владимире Александровиче.

Такой все понимающий попутчик и мудрый человек был особенно важен в этой трехдневной поездке из Петербурга в Ниццу.

Переломным моментом поездки стала остановка в Берлине. Если до Берлина поезд, как казалось, мчался и пейзажи за окном быстро сменяли друг друга, то после Берлина все изменилось. И теперь складывалось ощущение, что поезд просто ползет. Что ни какой он не скорый, а просто-напросто чуть живая черепаха. А все потому, что в Берлине Александр узнал страшную новость: Николай уже причастился! Это известие сразило наповал. Ведь причастие обычно принимают перед вероятной кончиной!

Поезд медленно подходил к Ницце, и Александр с волнением ждал встречи с братом. С больным Никсой. Ему очень не хотелось говорить «умирающим».

Но увидеть брата оказалось не так просто.

Ницца

Из «Полного послужного списка наследника цесаревича Александра Александровича»:

«1865 год

— Отправился из С.-Петербурга в Ниццу 4 апреля.

— Куда прибыл — 8/20 апреля.

— Отправился из Ниццы — 17–29 апреля.

— Переночевал в Мюльгаузене, с 18 на 19 апреля.

— Прибыл в Дармштадт 19 апреля /1 мая.

— Выехал из Дармштадта — 25 апреля/ 7 мая.

— Возвратился в С.-Петербург — 28 апреля».

Великий князь встречал отца через три дня после своего приезда в Ниццу, 10 апреля.

Император Александр II вместе с великим князем Владимиром Александровичем и немногочисленными сопровождающими выехал вечером 6 апреля. По пути, во французском Дижоне, к ним присоединилась принцесса Дагмара с матерью — королевой Луизой.

Поезд, в котором находились император и сопровождавшие его лица, прибыл к железнодорожной станции в Ницце в пять часов вечера.

По словам очевидцев, встречавший отца Александр Александрович «был очень бледен и худ, глаза красны и распухли». Именно таким его впервые увидела и Дагмара.

На вопрос отца, как Николай, Александр не мог ответить. Он сказал, что за три дня пребывания в Ницце еще не видел брата. Целыми днями он находится в соседней комнате, слышит голос Николая, видит часть его кровати, но в комнату его не пускают, так как все боятся, что это растревожит больного.

Приехавший вместе с императором один из воспитателей великих князей Николай Павлович Литвинов так описывал в своем дневнике происходившие события:

«Императрица все время не отходила от Николая Александровича. Когда государь приехал, то она, желая приготовить Николая, сказала ему, что государя ожидают с часа на час; бедный наследник с какою-то особенною чуткостью, необыкновенно развившейся в последние дни болезни, сразу отгадал, в чем дело, и объявил, что «папá здесь, в другой комнате, — пусть он войдет».

Тут же вошел и Александр Александрович. Наследник очень обрадовался, всех узнал и всех перецеловал.

Когда к больному жениху подошла принцесса Дагмара, то лицо Николая Александровича просияло радостью, он громко засмеялся от удовольствия, поцеловал у нее руку и, обращаясь к государю, сказал: «Не правда ли, как она мила, папá?»

В субботу вечером, в 11 часу, в день рождения Владимира Александровича, мы разошлись по своим комнатам, унося с собой слабый луч надежды, которому суждено было недолго ласкать нас. В 5 часов утра, 11 апреля, на нашей вилле Verdier послышались тревожные шаги оторопевших людей, и нас разбудили страшными словами, что Николай Александрович кончается.

Граф Перовский побежал немытый и небритый, еле накинув на себя платье.

Я тоже скоро после него прибежал на виллу Пелион.

В ночь Николаю Александровичу сделалось гораздо хуже и перемена была такая быстрая, что все ожидали близкой кончины.

В 7 часов послали за принцессой Дагмарой. Наследник всех еще узнавал и со всеми поздоровался.

В 12 часу ему предложили приобщиться Св. Тайн, что он исполнил с полным сознанием.

По окончании священного обряда он начал со всеми прощаться. Он каждого присутствующего называл по имени и говорил по два раза: «Прощай, прощай». Когда он со всеми простился, подле него остались только свои; в головах с правой стороны стоял Александр Александрович, а с левой принцесса Дагмара; наследник все время держал их за руки; принцесса часто становилась на колени и впивалась в левую руку умирающего жениха. Государь и императрица стояли по обе стороны больного в ногах; таким образом, отец и мать как будто уступали первенство подле больного его другу и его невесте. Цесаревич все еще был в полной памяти и говорил ясно.

Так, после минутного забытья, он открыл широко глаза, взял за руку Александра Александровича и, обращаясь к государю, сказал: «Папá, береги Сашу; это такой честный, хороший человек» В забытьи он часто поминал его имя. Вообще, он очень любил Александра Александровича…

Часу в третьем он поднял руки и правой рукой поймал голову Александра Александровича, а левой искал как будто голову принцессы Дагмары.

В этот день великие князья почти ничего не ели с утра; в шесть часов они пришли к столу, приготовленному подле виллы Пелион для кавалеров, и, проглотив немного пищи, снова побежали к больному брату. За исключением этого, Александр Александрович не отходил от постели. Целый вечер сидели мы в томительном ожидании в комнатах, смежных со спальней наследника. Доктора беспрестанно собирались в консилиум, толкуя о том, сколько осталось жить больному и какого рода болезнью он болен…

Наследник час от часу был слабее и слабее; разумеется, всякая надежда пропала даже у самых упорных.

Все разошлись по маленьким комнатам виллы и расположились группами. У всех, конечно, был один и тот же нескончаемый разговор о наследнике и его болезни. Крайнее напряжение сил с 5 часов утра так утомило всех, что нет ничего естественнее, что всех клонило ко сну; действительно, часу в первом ночи все, которые были со мною в комнате, в том числе и я, задремали, каждый в том положении, как разговаривали.