Я повернулась к Люси и воскликнула:

— Вы не представляете, до чего я взволнована! Вы живете у моря и, наверное, почти не замечаете его, но я из Дербишира, из шахтерского городка, где воздух напитан угольной пылью. Кроме него, я жила только в Лондоне и дышала туманами и дымом…

Люси стояла посреди комнаты и следила за мной. Вероятно, мое воодушевление нашло в ней отклик, она заговорила, причем ее тон словно вызывал меня на спор:

— Нас с вами услали из гостиной, чтобы они могли обсудить меня с тем доктором.

— Мы с доктором Лефевром только приехали сюда вместе, — сказала я. — До сегодняшнего дня мы не были знакомы.

Не знаю, почему у меня вырвались эти слова. Наверное, показалось, что Люси считает, будто мы с доктором заодно. Мне хотелось сразу дать ей понять, что я от него не завишу.

Девушка пожала худенькими плечами:

— Он приехал шпионить за мной — как и вы, мисс Мартин. — Она бросила на меня понимающий, насмешливый взгляд, и ее полные губы скривились в циничной улыбке, которая совершенно ей не шла.

На миг она стала казаться старше своих лет; эффект получился неприятный. Вспомнились уличные дети, которых я встречала в лондонских закоулках. Угрюмые личики противоречили их нежному возрасту. Иногда я видела совсем юных девочек, разодетых в кричащие наряды; вечерами они разгуливали по тротуарам, предлагая прохожим свои незрелые прелести, и в их глазах отражалась потеря невинности и всякой надежды.

Я поняла, что должна немедленно взять бразды правления в свои руки, иначе мы так ни до чего и не договоримся.

— Во-первых, — сказала я, — пожалуйста, зовите меня Элизабет или Лиззи, если вам угодно. Если вы не против, я бы с удовольствием называла вас Люси. Во-вторых, я определенно приехала сюда не для того, чтобы, как вы выразились, «шпионить» за вами. — Я глубоко вздохнула и продолжала: — Люси, я, конечно, понимаю, что вы пережили тяжкую потерю…

Выражение ее лица снова изменилось. Она так разъярилась, что я поспешила продолжить:

— Я в самом деле искренне сочувствую… вашему теперешнему состоянию. Надеюсь, мы с вами все же подружимся, и я смогу по крайней мере предложить вам утешение и поддержку. Меня пригласили сюда только для того, чтобы я стала вашей компаньонкой. Навыками сиделки я не обладаю, а быть тюремщицей не испытываю никакой склонности… Так что, поверьте, я не намерена за вами следить.

Произнося эти слова, я невольно подумала: был ли у Люси в жизни хоть один настоящий друг, или понятие дружбы ей совершенно неведомо? Похоже, мои слова не произвели на нее никакого впечатления.

— Зато доктор точно приехал, чтобы следить за мной, — досадливо повторила она, как будто беседовала с недалекой, туповатой особой.

— Не за вами, Люси, а за вашим состоянием — по просьбе вашего дядюшки, — возразила я. — Он сам мне говорил. Ваш дядюшка не может приехать сюда из-за занятости. Он попросил Лефевра рассказать, как вы себя чувствуете и, возможно, доложить ему о том, подхожу ли вам я. По дороге доктор специально подчеркнул, что приехал не для того, чтобы вас лечить.

Я пыталась говорить уверенно, но меня кольнуло сомнение. Похоже, Люси нисколько не сомневалась в моем соучастии! Может быть, Бен прав? Мной мало-помалу овладевало ужасное чувство. Меня каким-то образом обманывают.

Она раздраженно выдохнула и пылко покачала головой, отметая мои слова.

— Он врет! — сказала она тоном, исключающим всякие сомнения.

— Зато я не вру! — довольно резко парировала я.

Может быть, суровость моего тона дошла до нее, и она посмотрела мне в глаза:

— Откуда мне знать, что вы говорите правду и на самом деле не его помощница? — Она пытливо заглянула мне в лицо.

Ее слова и взгляд вызвали у меня досаду. Мне показалось, что не будет большого вреда, если я прямо скажу ей об этом.

— Вы меня оскорбили. Я не склонна лгать и приехала сюда без какого бы то ни было тайного умысла. Скоро вы узнаете, что я говорю то, что думаю; иногда даже то, чего не следует. Но уж коварной меня никак нельзя назвать!

Мне показалось, что Люси смутилась. Ее бледное лицо едва заметно порозовело.

— Простите, — буркнула она. — Но если вы в самом деле до сегодняшнего дня не были знакомы с ним… с доктором… — Она замолчала, ожидая подтверждения, в ее глазах больше не было враждебности, только беспокойство.

— Нет, — решительно ответила я. — Я даже не знала о его существовании, хотя его пригласили сюда одновременно со мной. И в одно с ним купе в поезде я села только потому, что купе для дам оказалось занятым. Я читала письмо мисс Роуч; он узнал ее почерк и заговорил со мной. Я очень удивилась.

— Что ж, тогда вы, наверное, не знаете, что он за доктор, — заметила Люси.

Меня охватила дрожь; как будто дохнуло холодом. Но, может быть, это был всего лишь сквозняк из-за открытого окна.

— Нет, — призналась я, — он не сказал. Я сообщила, что мой покойный отец был врачом, но о своей специальности он мне так и не сказал. Судя по всему, дела у него идут неплохо.

Люси хрипло хохотнула:

— Да уж, неплохо! Наша семья занимается шелком и чаем. А доктор Лефевр интересуется… точнее, занимается безумием. Он психиатр.

Я ахнула:

— Вы уверены?

— О да. Он приехал, чтобы определить, сумасшедшая я или нет.

Сестры Роуч ужинали в семь. Меня до глубины души потрясло то, что сказала Люси. Но времени обдумать ее слова не было, как не было времени и на то, чтобы начать письмо Бену Россу и сообщить о моем благополучном прибытии. Я знала, что не имею права опаздывать вниз. На мое опоздание косо посмотрят. Я решила надеть серое шелковое платье, которое купила, когда носила полутраур по отцу. Вряд ли такое платье заставит мисс Роуч дернуть бровью — я уже подметила, что этот жест означал неодобрение. Отчего-то мне показалось, что я часто буду видеть этот жест во время своего пребывания в «Прибрежном».

Хозяйки дома тоже переоделись к ужину. И на этот раз их платья были сшиты из одной ткани: из очень дорогой темно-синей муаровой тафты. Фиби, судя по всему, обладала большей смелостью в выборе фасона. У ее платья по подолу шли оборки; более мелкие оборки украшали лиф. Кристина сшила себе платье попроще, с рядом мелких пуговок на лифе, обтянутых тем же материалом. Очень грустно, что красивые платья совершенно не шли своим некрасивым обладательницам и не подходили унылому окружению. Может быть, желание нарядиться вызвано тем, что за столом присутствует джентльмен? Вряд ли они так разоделись из-за меня.

Ужин оказался довольно простым, но вкусным. За столом велась вежливая беседа; спорных тем всячески избегали. Люси очень шло ее бледно-розовое платье; однако она выглядела подавленной и в разговоре участия не принимала. Я заметила, что она все время украдкой поглядывает на доктора, но, если тот оборачивался и заговаривал с ней, она тут же опускала глаза и что-то односложно мямлила. Она больше, чем раньше, показалась мне ребенком: девочкой, которую насильно втолкнули во враждебный мир взрослых, почти не готовя к жизни, и которая совершенно не умела себя вести. Интересно, в какой семье она росла, и кто занимался ее воспитанием? Неужели тетки Роуч? Училась ли она в пансионе? Кто ее родители? О них в разговоре не упоминалось. Я решила, что постараюсь все выяснить у самой Люси. Правда, от меня потребуется большой такт… Увы, тактичность — не моя сильная сторона; подобно бедной Люси, я чувствовала, что дрейфую в неизвестных водах.