они радовались моему отъезду! Все аккуратно встало на свои места, сложилось, как пазлы. Я вцепилась в стол, и от него отвалился кусочек пластика, обнажив фальшивую древесину.

— Да почему сейчас? Вы знакомы двадцать пять лет, черт возьми!

Он молчал.

— Скажи, Майк, зачем тебе вдруг захотелось заняться с ней сексом?

Он тихо произнес:

— Ты изменилась…

— Изменилась?

— Уже много лет ты такая… удовлетворенная. Дом, дети… Тебе больше вроде бы ничего и не надо. Но с недавних пор ты как будто все время сердита. Все из-за этого феминизма. Мне казалось, что ты… зла на меня.

Я смотрела на него во все глаза. В словах, слетавших с его губ, для меня не было ни тени смысла.

— Я знаю, как хреново поступил, — продолжал он. — Я знаю. Но из-за того, что говорит она, я могу сесть в тюрьму. На годы. Навсегда. За это ведь пожизненное дают. Но я-то не насиловал ее, Эли. Не знаю, может, она сама себе эти синяки устроила. Может, она просто не в себе. Боже… Помоги мне! Я сволочь, но я не преступник. Скажи им! Скажи им, ну, не знаю, что ты видела из окна, как я пошел спать…

Я вся дрожала. И неожиданно для себя выпалила:

— Это же совсем как с Мартой!

Он отпрянул:

— Нет! Совсем не так! Господи, Эли!

— Тогда ты тоже просил меня соврать.

— Это не было враньем!

Как все знакомо — ощущение песка в глазах после бессонной ночи; рассвет, обрушивающийся на тебя, словно ведро холодной воды; женщина, которой эта ночь не оставила выбора…

Однако к восходу солнца того далекого дня Марта Рэсби была уже мертва.

— Объясни, почему это не то же самое.

— Что ты такое говоришь, Эли? Какой-то незнакомец проник тогда в сад. А я оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Просто не повезло!

— И на этот раз тоже незнакомец?

— А кто еще, Эли? Кто еще мог сделать такое?

Дверь приоткрылась. Время свидания истекло. Я встала и пошла к выходу, словно сомнамбула. Майк крикнул вслед:

— Ну если не для меня, так для детей! Сделай это для Кэсси и Бенджи!

1993

У меня обгорела спина и плечи. Это уже чувствовалось, и я пожалела, что не купила солнцезащитный крем. Но до конца семестра оставалась пара дней, и с деньгами было туговато. Я подвинулась, пытаясь занять местечко в тени. Мы были на лужайке перед колледжем. Карен, лежавшая на животе в шортах и майке, приподнялась на локтях.

— У тебя кожа красная, Эли, — сказала она.

— Я знаю.

— С платьем будет плохо смотреться.

— Да знаю я! Одолжи мне рубашку.

Карен кивнула, и я набросила на обгоревшие плечи ее клетчатую рубашку, пахнущую табаком и Чарли Сильвером.

Мысль о платье меня взволновала. Сшитое из сиреневого шелка, оно ласково обвивало мои ноги, когда я ходила по комнате. Чтобы купить его, я все пасхальные каникулы проработала в супермаркете «Теско», неподалеку от дома, и постоянно конфликтовала со своим непосредственным начальником, который имел предубеждение против всех, кто учится в университете, а в особенности в Оксфорде. Поэтому на меня постоянно смотрели с презрительной усмешкой и никогда не приглашали в паб выпить после работы.

Майк написал мне за лето всего один раз: прислал открытку из Франции, где проводил каникулы вместе с родителями в их «маленьком домике». Я ответила, соврав, что добросовестно занимаюсь, хотя на самом деле днем расставляла по полкам банки с консервами, а по ночам не могла заснуть, слыша, как отец орет на мать, заглушая очередную серию «Улицы Коронации»[8]. Было ужасно обидно, что Майк не пригласил меня во Францию. Что бы это могло означать? Я изо всех сил старалась поменьше думать об этом. Тем более что денег на поездку у меня все равно не было.

Я ненавидела свой родной городишко, где все мои одноклассницы уже выскочили замуж и нарожали детей, где даже не было книжного магазина и я не могла раздобыть книги из списка для обязательного прочтения. Меня утешало лишь одно: это последнее мое лето здесь. После выпуска я, скорее всего, буду жить в Лондоне, с Майком.

Но внутри все сжималось от беспокойства. Ведь я по-прежнему не знала, чем займусь после университета. Майк и Каллум уже подписали контракты с юридическими фирмами и собирались снимать квартиру в Клэпхеме, а я ожидала, что они пригласят меня присоединиться к ним, но этого пока не случилось, и я боялась спрашивать почему. Но ведь Майк должен был пригласить! Может, он считал, что это само собой разумеется? Я знала, что сказала бы на мои опасения Карен: «Боже, Эли, просто спроси! Хотя бы ответить он тебе обязан!»

Мы с ним встречались уже почти в течение трех лет, с той самой первой ночи в колледже. Мне следовало спросить, но я боялась. Мучило предчувствие, что наша комфортная студенческая жизнь подходит к концу и на выпускном балу мы, возможно, будем Вместе в последний раз.

Сквозь колеблющийся от жары воздух я увидела, что кто-то направляется к нам с бутылкой в руке и стопкой пластиковых стаканчиков под мышкой. Билл — как обычно: в джинсах и поношенной рубашке с закатанными рукавами, с самокруткой в зубах.

— Я подумал, что можно начать с «Пиммс»[9], — заявил он, плюхаясь рядом с нами.

Карен села и захлопала в ладоши:

— Ты — гений!

Джоди всегда говорила, что Карен и Биллу надо бы сойтись, ведь они ни с кем не встречаются постоянно.

Сначала он протянул стаканчик со смесью крюшона и лимонада мне, а потом — Карен.

— Эли?

Я взяла стакан, он улыбнулся, и меня захлестнуло радостное волнение. Все будет хорошо! Все мои друзья вместе: Майк, Билл…

Когда я села, слегка разомлевшая от выпивки и жары, то вдруг увидела Майка. Его не было целый день — наверное, занимался, — и вот теперь он здесь. И Каллум. Похоже, оба уже выпили: их слегка качало.

— Ты еще не одета… — сказал Майк, оглядев меня.

— Ты тоже.

— Но ты же будешь собираться часами. Макияж и все такое…

— Джоди начала на рассвете, — пробубнил Каллум, отхлебывая водку из горла, — а ведь у нее пока не выпускной.

Вид у него был такой, будто он воображал себя героем фильма «Возвращение в Брайтсхед»[10].

— То есть ты считаешь, что мне нужно часами прихорашиваться, чтобы выглядеть красивой? — бросила я Майку.

Билл, удивленный резкостью моего тона, взглянул на меня.

— Конечно, нет, — ответил Майк.

На мгновение я почувствовала, что между