— Ладно. Ты знаешь, я не такой, как твой драгоценный Адриан. Я не знатный, не благородный, и я не связан никаким рыцарским кодексом чести, кроме своего собственного: делай то, что должен, чтобы выжить, и плевать на всех остальных.

— Я это очень хорошо знаю. — Она схватила с земли накидку и надела ее. Щеки горели от гнева. Даже не взглянув на Блейна, она пошла к Мунбим, которая паслась в березовой рощице. Но как раз в этот момент ее взгляд упал на кровавое побоище не более чем в тридцати футах от нее.

Ее затошнило, и она покачнулась. Блейн мгновенно оказался возле нее.

— О Боже, я же сказал тебе не смотреть! — Одного взгляда на ее абсолютно белое лицо было достаточно, чтобы он разразился потоком брани. — Решено. Ты не можешь никуда ехать.

Сказав это, он подхватил ее на руки и понес к своему коню. Она была занята тем, что пыталась сдержать рвоту и стереть из памяти кровавую сцену. Она не заметила, как он поднял ее в седло, как вскочил на коня позади нее. Даже когда они поехали рысью и он схватил за узду ее кобылу, разум Уиллоу еще не воспринимал, что происходит.

Только когда они вместе скакали галопом через лес, когда подкрадывающиеся сумерки начали отбрасывать длинные черные тени и угрожающее рычание невидимых диких существ достигло ее слуха, она поняла, что сидит перед Блейном в его седле, что Мунбим бежит вместе с ними на поводу, почувствовала, что резкий холод пробирает ее через куртку и накидку, и что могучие руки Блейна охватывают ее с обеих сторон, согревая и защищая от пронизывающего ветра.

— Куда мы едем? — Она повернулась в седле, чтобы взглянуть ему в лицо, которое казалось жестким и мрачным в угасающем свете дня.

— Я буду знать это, когда увижу, — ответил он, едва взглянув на нее.

Дорога становилась все более трудной. Деревья, которые раньше стояли на больших расстояниях, теперь, казалось, росли гуще. Их толстые узловатые корни переплетались, и лошади то и дело спотыкались. Черная, непроницаемая тьма, которую не нарушали ни звезды, ни луна, опустилась над лесом. Вместе с ней пришли яростные порывы ветра, и внезапно закружился ослепляющий снежный вихрь. Цепенящий холод пронизывал насквозь.

Была только осень, но из-за морозного воздуха, густого снега и завывающего ветра казалось, что сейчас конец декабря.

Жуткая ночь, полная какой-то злой магии, думала Уиллоу, дрожа в руках Блейна, и ей вдруг стало радостно, что она не одна, что есть человек, разделяющий с ней потребность в убежище от гибельного холода и ветра. Любое убежище, хоть пещеру…

— Не нравится мне все это, — пробормотал Блейн ей на ухо, словно читая ее мысли. — Клянусь, деревья сдвигаются все ближе и ближе, словно готовят какую-то западню.

Его слова эхом отозвались в мыслях Уиллоу, и в ней зашевелился страх.

Никто из них не увидел фигуру с черными как смоль волосами, взгромоздившуюся высоко над ними на ветви дерева. Ее серебряная накидка смешалась с белизной снега, когда Лиша-колдунья взмахнула рукой и облако серебряной пыли поплыло через лес и упало на просвет на их пути.

Затем волшебная пыль и колдунья исчезли, и осталась яростная ночь.

Вскоре Уиллоу заметила впереди темное, похожее на хижину пятно, указала рукой.

— Смотри! Вон там! Блейн… может, это дом?

Он быстро повернул лошадь в этом направлении, в то время как их окружали все более густые вихри снега.

— Пустой он или нет, мы заночуем там! — закричал он, сосредоточив все внимание на том, чтобы провести лошадей к грубому жилищу, деревянной хижине, забитой хворостом.

Они еще не добрались до дверей, а снег уже накрывал лес, сгибая ветви деревьев.

— Там за хижиной есть навес. Я заведу тебя в дом, а потом пристрою лошадей!

Она едва слышала его крик сквозь усиливающийся вой ветра. Уиллоу никогда раньше не видела такой ночи, и была уверена, что эта ночь — порождение черной магии. Магии Короля троллей.

Когда Блейн помог ей слезть с коня, она обхватила себя руками, и они вместе, пошатываясь, пошли к двери. Он распахнул ее ударом ноги, и когда они вошли, Блейн обнажил меч.

Полная тьма.

И тишина.

Когда они зажгли сальную свечу, которую Уиллоу достала из своей накидки, то обнаружили, что хижина пуста.

Ударом ноги Блейн закрыл дверь.

— Я разведу огонь.

— Нет. Предоставь это мне. — Уиллоу положила свою руку на его, когда он направился было к камину. — Позаботься о лошадях, а то они наверняка погибнут.

Он глянул на маленькую озябшую руку девушки, затем на напряженное прелестное лицо Уиллоу. Ее щеки покраснели от холода, губы дрожали. На ресницах все еще таял снег.

Внутри у него что-то сжалось — болезненное и одновременно приятное.

— Тогда я быстро.

Он поднял руку, прикоснулся к ее лицу и вышел.

Под очагом была небольшая куча хвороста. Уиллоу принялась забрасывать его в камин, чтобы разжечь, думая о том, как странно, что она ждет возвращения Волка из Кендрика с чувством, которое могла описать только одним словом — нетерпение.

— Как всегда, дорогой, ты совершил довольно серьезную ошибку. — Лиша-колдунья возникла в темнице так неожиданно, что Артемус с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть.

— Откуда ты взялась? — спросил он, нахмурив брови. — И кстати, не собираешься ли ты выпустить меня отсюда?

Он направился к ней, но был грубо остановлен. Когда она подняла руку, он врезался в невидимую каменную стену.

— Пропади ты пропадом, Лиша! Хватит рисоваться.

— Я злорадствую. Ты этого заслуживаешь.

— Я заслуживаю, чтобы меня освободили. Довольно этой ерунды.

Она глядела на него из-под копны эффектных черных кудрявых волос, пронизанных несколькими серебряными нитями. Ее бледно-зеленые глаза мерцали — такие же загадочные, как у кошки. Лиша была красива, шикарна, чувственна — и она была очень сильна. Если самая главная сила Артемуса принадлежала Царству Снов, а так он мог делать лишь несколько простых трюков, вроде превращений низкого уровня и перемещения предметов с помощью волшебной палочки — когда он мог найти свою волшебную палочку, — то Лиша, как известно, была двоюродной сестрой самого Мерлина и обладала поистине замечательной силой. Артемус настороженно смотрел на нее и не мог не заметить, насколько она красива. Под ее мерцающей серебряной накидкой роскошное бархатное бирюзовое платье весьма соблазнительно облегало каждый изгиб тела.

О Боже! Но, восхищаясь ею, он все же не доверял колдунье, потому что она обладала отвратительным характером, а ее расположение духа часто сбивало с толку.

Он не понимал женщин, даже свою родную дочь. Так как же он мог надеяться понять эту пьянящую колдунью, которая непредсказуема, как светлячок в летнюю ночь?

— Так ты не хочешь услышать о своей ошибке? — словно замурчала она, растягиваясь на меховом ковре, который заставила появиться в темнице, и чувственно устраиваясь на нем. — Это касается твоей дочери.