И все эти убогие слушали там, на горах, на вольном воздухе Нагорную проповедь и плакали, и просили, и верили, что Христос поможет. И если говорит он, что нет «ни эллина ни варвара», то, значит, нет и ни здорового, ни убогого, нет ни красавца, ни урода, ни того, у кого все с генетической наследственностью нормально, ни того, у кого в генетике какой-то врожденный дефект, сбой. А все равны. Все равны… Все одинаково плачут, и просят, и надеются на лучшее. И если Христос исцеляет и защищает, то и те, у кого имя его не сходит с уст, — тоже должны защищать.

Ну, пусть не защищать. Если эти святоши, кроткие, не хотят, если им противно, ладно, это еще можно стерпеть, бог им судья.

Но пусть хоть не бьют тяжелым ботинком в женскую нежную грудь.

Кора, полуголая, смотрела на себя в зеркало ванной. Женщина с бородой. Женщина — у нее растет борода. Женщина, которую все принимают за переодетого трансвестита, за копию Кончиты Вурст.

А та, то есть тот, ведь хотел лишь привлечь к этой, именно этой проблеме внимание. Показать, что и чудной нелепый урод — женщина с бородой — имеет, да, да, да! — имеет право на признание, триумф и счастье.

И на любовь тоже имеет право.

Любви-то ведь совсем почти не достается на долю убогих.

Кора смотрела на себя в зеркало ванной. Дефицит любви… Едва она в юности начала осознавать, как чудесно быть любимой, все ее надежды на это рухнули.

Волосы начали расти.

После восемнадцати лет сначала волосы появились на ногах — вдруг густо обросли темными волосами икры и даже коленки.

Потом волосы вылезли и на ляжках. И все гуще, все обильнее. Особенно на внутренней стороне. К девятнадцати годам они уже напоминали густую шерсть. И она, Кора, тонны эпиляционного крема на себя изводила. Но все без толку.

А потом этот самый «сдвиг эндокринной системы» с активизацией полового созревания лишь усилился — так ей сказал врач-эндокринолог. Ничего, мол, нельзя сделать, вам, милочка, уж придется жить с этим.

Крепитесь.

И Кора сначала старалась крепиться.

Ну что ж, поборемся с собственным организмом, давшим сбой.

В конце концов, сейчас ведь так много самых современных методов эпиляции — и био-, и фотоэпиляция, и лазерная, и прочие, прочие, прочие штучки салонов красоты.

Но природа, могучая и беспощадная, сломавшая что-то в каком-то гене, поселившая во всей этой длинной цепочке какой-то малюсенький сбой, оказалась сильнее.

Потом произошло самое страшное. Волосами постепенно, неумолимо и густо обросли шея, щеки и подбородок.

Настоящая колючая мужская щетина. А если запустить этак на пять-шесть дней — то уже густая борода.

Кора бросилась в салоны снова делать эпиляцию. Сначала био. Такую боль терпела адскую, когда пластины с горячим воском, налепленные на щеки, с корнем выдирали волосы.

Но они росли и крепли.

После фотоэпиляции на время возник вроде бы хороший эффект. Но затем рядом с уничтоженными волосяными луковицами возникли новые, и борода отросла снова.

Врачи-косметологи уже били тревогу — нельзя, нельзя делать эпиляцию так часто, у вас плохая предрасположенность. У вас пошло кожное раздражение. Кожа отторгает любое вмешательство. Лазер может все лишь усугубить, так и до рака дойдет, до самого худшего.

А от крема вся шея и щеки покрываются долго не заживающими саднящими язвами.

Кора купила себе набор бритв. Какое-то время она вставала по утрам и словно на казнь отправлялась в ванную — бриться. Стояла вот так, как сейчас, с мужской бритвой в руке. Густо намыливалась или использовала пену из тюбика.

И брилась…

Ежедневная пытка…

Кожа на бритье отреагировала новыми язвами и фурункулами.

Кожа лица требовала, чтобы ее оставили в покое.

В густых волосах.

В один момент Кора хотела покончить со всем этим разом — с мукой борьбы, с природой, со всем своим бедным больным телом.

Она хотела повеситься в ванной на трубе.

Даже достала крепкую бельевую веревку и все думала — выдержит ли ее вес вон тот гвоздь, на нем держится светильник? Или, может, лучше использовать трубу полотенцесушителя?

Кора помнила тот момент. Думала о нем она и сейчас, стоя раздетая в ванной, избитая жестоко.

Вы, нормальные, не убогие, да что вы знаете обо всем этом? Как вы можете судить о том, что понять вам не дано?

Решение покончить с собой тогда она так и не приняла. Может, из страха, может, из малодушия.

Веревку она не выбросила. Но старалась положить ее подальше, спрятать. Чтобы не попадалась ей на глаза.

А потом по телевизору она увидела Евровидение и бородатую Кончиту.

Никогда в жизни она не плакала так, как в тот вечер. Она рыдала — за все годы муки, страха, боли, стыда за свое уродство, за все потерянные годы — без друзей, без любовников, без семьи, она расплачивалась сейчас — этими вот слезами, где робкая надежда смешивалась снова со страхом, но где, как ей казалось, открывались новые горизонты.

Да, новые горизонты…

Наутро впервые Кора не схватилась за бритву. Она не бралась за нее и все последующие дни.

Борода выросла.

Борода стала неотъемлемой частью ее, Коры. Борода требовала, приказывала показать себя людям.

Какая пришла в этот мир. Уж какая есть. Какую Бог или природа создали. И изуродовали.

О реакции людей, прохожих на улице, в транспорте Кора сейчас вспоминать не хотела.

В тот вечер, когда на нее напали в переходе метро, толкнули сзади со ступенек, она шарахнулась так, что думала — ногу сломала…

Напавших в тот раз она разглядеть не успела.

Они что-то тоже шипели про Кончиту Вурст, про вселенский разврат и либерастов-педерастов…

Кора кое-как доковыляла до дома. И с карлицей Маришкой они решили, что если надо ехать в клуб или возвращаться, то они станут вызывать такси — то, что клуб обслуживает и которым пользуются трансвеститы.

В тот вечер Кора впервые подумала о том, что рыдать втихомолку и размышлять, как лучше покончить с собой, — это… это, в общем-то, трусость.

Надо сопротивляться.

Надо противостоять.

И вот она досопротивлялась до того, что…

Стоя перед зеркалом в ванной, Кора осторожно дотронулась до багровых синяков.

Потом она чисто механически достала с полки маникюрный набор, вытащила ножницы и начала осторожно срезать бороду, испачканную зеленкой. Клочья каштановых волос падали на кафельный пол.

Словно каштановый снег шел…

Волосатый снег.