хотел бы примирения детей, да и сама девушка не была против такого расклада – в конце концов, с родственниками ей действительно хотелось ладить. Хотя бы из чисто эгоистических побуждений – кто знает, когда они могут пригодиться?

Андре неопределенно хмыкнул и, отвернувшись, принялся, сопя от натуги, пересыпать сахар из большого пакета в сахарницу.

– Может, я пока достану чашки? – Татьяна неуверенно шагнула вперед. Как наладить контакт с дующимся за что-то на нее братом, она представляла слабо.

Молодой человек дернул подбородком в сторону шкафчика и, наконец, снизошел до ответа.

– Доставай.

Собеседница его негромко вздохнула и, начиная сознавать напрасность попыток пробить лбом чугунную плиту, бетонную стену, которой старательно отгораживался от нее Андре, направилась добывать чашки из шкафа.

Они были довольно красивыми, изящными, явно сделанными под старину. К каждой чашечке предлагалось в комплекте столь же изысканное блюдечко. Всего их было пять.

– Сколько нас?.. – Татьяна неуверенно оглянулась и принялась считать по пальцам, – Ты, я, Эрик, Винс… Вместе с Альбертом нас шестеро, а здесь всего пять чашек.

– У папы своя, – недовольно буркнул Андре и, завершив борьбу с сахаром, отставил пакет в сторону, – Татьяна, что ты, по-твоему, сейчас делаешь?

Девушка пожала плечами.

– Достаю чашки, чтобы помочь тебе приготовить чай, – покосилась на брата и обреченно вздохнула, – Хорошо, еще я пытаюсь понять, за что ты злишься лично на меня.

– Действительно, за что бы мне на тебя злиться! – парень передернул плечами и, добыв из другого шкафчика упаковку чая, принялся, было, раскладывать по наконец-то добытым чашкам пакетики с заваркой… Но как-то быстро передумал и, буркнув что-то о том, что для гостей полагается нечто более приличное, полез за заварочным чайником.

– Ты, вообще говоря, первая считаешь меня своим врагом, – продолжил он, – Я видел, как изменилось твое лицо тогда, в лесу, в замке отца, когда я вышел и встал рядом с ним. Ты ненавидела меня в тот момент, ненавидела так же, как и его, а ведь я спас тебя! Тогда, в лесу…

– Небо и земля, Андре! – Татьяна, от негодования едва не выронив очередную чашку, резко повернулась к собеседнику, – С твоим воображением надо картины писать, а не выводы делать! Я, да и все мы, были поражены твоим присутствием, но никто – ни один из нас! – не испытывал ненависти! И сейчас мы ее не испытываем. Сейчас мы… И, кстати, насчет того, что ты спас меня, это еще тоже под большим сомнением, потому что после всего я полагаю, что тебя туда послал отец.

– Отец меня никуда не посылал, – парень, хмурясь, отвернулся, – Я просто… случайно проезжал, заметил…

Девушка подозрительно прищурилась, всматриваясь в его спину.

– Но ты ведь с самого начала знал, что я твоя сестра, не так ли?

– Ну и что? – Андре, не поворачиваясь, принялся засыпать заварку в маленький чайничек, – Я просто… я ловил по просьбе отца хранителя памяти, ты знаешь об этом, и случайно увидел…

– Когда я была в твоей повозке, Винсент уже успел там побывать, – Татьяна скрестила руки на груди и насмешливо улыбнулась, – Почему не сказать правду хотя бы сейчас?

Экс-капитан, не отвечая, взял чайник и принялся обстоятельно заливать заварку кипятком. Несколько долгих секунд он молчал, оттягивая миг признания, но затем, со вздохом вернув чайник на плиту, медленно выпрямился и обернулся.

– Хорошо. Отец послал меня к руинам замка, потому что знал – кто-то из нормондцев должен появиться неподалеку от него. Ты была не первой, Татьяна, первым был Винсент, которого я схватил. Не учел лишь, что он потеряет перстень… Ну, да неважно. Твоего появления не ожидал ни я, ни папа. С самого начала создания нового мира он говорил, что мир не идеален, поскольку тебя в нем нет, но он не мог позволить тебе быть там! Если бы ты стала такой, какой он всегда хотел видеть тебя – любящей, заботливой дочерью, быть может, тебе бы и было отведено там место, но, увы… Папа с горечью признавал, что таковой ты не станешь никогда, – Андре глубоко вздохнул и как-то ссутулился, – Правда, прошедшие годы сильно изменили его. После того, как он пожертвовал собою ради нерожденного внука… А я в тот миг едва с ума не сошел, я думал, что наблюдаю гибель собственного отца! Я думал, его больше нет, думал, твои дружки убили его… Шесть лет я верил в его смерть, – парень вскинул голову, глядя на собеседницу потемневшими не то от гнева, не то от застарелой боли глазами, – Шесть лет, Татьяна! Ты все это время знала, что он жив, но он был у вас в плену, а я оплакивал его! Когда он вдруг постучал ко мне в дверь… Честно, я едва не потерял сознание. Но он был так ослаблен, так изнурен, что я не мог позволить себе этого – он сам едва ли не валился с ног! Не веря себе, я подхватил его, провел в квартиру, помог прийти в себя, и он все мне рассказал… Сейчас он говорит, что сознает свою вину перед тобой. Говорит, что всю жизнь делал тебя разменной монетой в своих играх, и раскаивается в этом. Говорит, что единственное его желание – жить в целой, полной семье, что он даже с племянниками хотел бы вновь установить мир! Он поможет вам, сестренка, – молодой человек хмыкнул и, взяв заварочный чайник, принялся разливать по чашкам настоявшийся чай, – Поможет справиться даже с Чеславом, хотя, признаюсь, я бы не хотел тыкать палкой в эту спящую собаку… Если рыжий узнает, что отец оказал вам помощь, он может ополчиться против нас. Но, увы! Старик слишком долго был в плену, слишком много передумал за это время. Сознаюсь, я бы не хотел оказывать вам помощь, особенно после всего этого… Но, боюсь, он меня не станет слушать и мне придется смириться с тем, что мы все – одна семья. И ты, и мои кузены, и наш общий предок… И знаешь, Татьяна, я сделаю это! Потому что я люблю своего отца и очень уважаю его решения. А теперь… – он глубоко вздохнул и, окинув взглядом наконец приготовленный к подаче на стол чай, покачал головой, – В знак примирения… Я раздам чай твоим друзьям. А ты отнеси его папе.

***

– Значит, предком моим является не только ла Бошер… – Альберт задумчиво потер подбородок и покосился на входящих в комнату Татьяну и Андре, – Но и Мактиере… Любопытно.

– Еще любопытнее то, что этот самый Мактиере жаждет твоей смерти, – Людовик насмешливо хмыкнул, принимая