– Целых две, – говорю.

Глаза Бомбоса загораются парой фонарей.

– Н-ну… – оттащив меня в сторонку, шепчет он, брызгая слюной мне в ухо. – Ты серьезно? Продай, а?

На кой тебе? – не удержавшись, интересуюсь я.

– Да так… – Он пожимает плечами. – На всякий пожарный. Круто же! Иду, например, ночью, подгребает шпана, а я их!

Он стискивает зубы, раздувает ноздри и прищуривает глаза, видимо считая себя неотразимым героем боевика. Мне становится смешно и противно. Какого черта я здесь делаю? Да еще этот кретин…

– Ты думаешь, это так просто – выстрелить в человека?

– Но ты же сумел! – шипит он, приближаясь вплотную, словно хочет подпитаться от меня некоей энергией. – Скажи, тебе было страшно? Что ты чувствовал? Ну, Славка…

Я вижу прямо перед своим носом его слюнявые дрожащие губы, распахнутые масленые глазки, горящие омерзительным возбуждением. Тем же, что и у Ирки в наш первый и последний раз после…

– Пошел ты! – Я отталкиваю его потное, пропитанное тошнотворно-приторным запахом одеколона тело. – Отвали, слышишь?! Придурок!

– Это ты придурок! – фальцетом выкрикивает Бомбос. – Тоже мне, герой! Полтора года говно месил, пока другие учились и работали!

Видимо, он что-то прочел в моих глазах, поскольку осекся, отшатнувшись. И даже приподнял ладошку, нелепо, как баба, ожидающая пощечины. Чуть-чуть, самую малость, но мне и этого хватило, чтобы переварить злость и отвращение. Пусть он катится к чертям вместе с этим вонючим кабаком… Хватит с меня боев…

Локтями пробивая дорогу, с шумом выплевывая из груди перегретый воздух, я вылетаю на улицу, оставляя за спиной недовольные возгласы:

– Куда прешь?!

И сочувственные:

– Перегулял…

Следом выскакивает взъерошенная Ирка:

– Что случилось?

– Я ухожу.

Она обиженно дуется:

– Почему? Еще рано…

– Если хочешь, можешь остаться.

– Ты прав. – Она обольстительно улыбается, поправляя волосы, хватает меня за локоть. – Здесь, конечно, не тот уровень. Нужно выбраться в более приличное место. Как насчет «Тропи-каны»?

– Посмотрим, – говорю уклончиво, стараясь погасить раздражение.

В последнее время Ирка не вызывает во мне никаких чувств, кроме этого. Что это? Неужели так и уходит любовь? Тихо, незаметно, по-английски… Тогда какой во всем смысл? Кто мне скажет? Кто знает? Я – нет…

– Идем, я тебя провожу.

В расширившихся глазах недоумение.

– Ты не зайдешь?

– Не сегодня. Извини.

– Почему?

– Голова болит.

«Какое твое дело? Я что, уже должен отчитываться?!»

– Тогда я еще здесь побуду. Ты не против?

– Нет. Почему я должен быть против?

– Ну-у, – томно тянет Ирка. – Все-таки я – твоя девушка… Что, если ко мне начнут приставать?

– Бей по яйцам и кричи «Пожар!».

Мне противны эти ужимки, тупая, бесполезная болтовня, называемая женским кокетством, убивающая на корню остатки желания. Сейчас я бы с куда большим удовольствием трахнул молчаливую дырку в заборе.

– Ты стал таким грубым, Славик… – Иркин взгляд становится холодным и колючим.

Она кутается в шубку коричневого меха. Норку. Наверное, она права. Вряд ли во мне прибавилось джентльменства.

– Извини. – Я чмокаю Ирку в сухие прохладные губы. – Не обижайся, ладно? Я позвоню.

На самом деле, как никогда, хочется послать ее ко всем чертям.

Она что-то буркнула вслед. Я не расслышал, что именно, но не стал оборачиваться, чтобы переспросить.

Троллейбус в это время полупуст. Пожилая кондукторша шумно сморкается в большой платок. Ее глаза слезятся от простуды. Я протягиваю монеты, засовываю в карман клочок бумаги, дающий право на проезд в этом городском транспорте. Отчего-то летом в троллейбусах всегда топят. Причем чем жарче лето, тем сильнее шпарят батареи. А зимой железные коробки неизменно превращаются в стылые гробы.

На остановке напротив стадиона «Локомотив» в заднюю дверь с шумом и смехом забирается компания: трое ребят чуть моложе меня и симпатичная девушка в коротенькой курточке и кожаных брючках в облипочку. Они потягивают пиво. Мороз им явно нипочем. Я смотрю на них, невольно завидуя беззаботности, брызжущему через край юному задору, мальчишеской развязности… Всему, что так скоро и безвозвратно покинуло меня.

Кондукторша подходит к ним. Между ней и высоким рослым парнем, судя по всему лидером, завязывается спор, переходящий в перепалку. Голос парня становится все громче, так что я различаю крепкие выражения. Он нависает над женщиной как скала, осыпая ее отборнейшей бранью. Сжавшись, она подается назад, беспомощно оглядываясь на кабину водителя.

– Я сейчас скажу, чтобы вас высадили, раз вы не хотите платить.

– Попробуй. Я тебе… – Парень добавляет пару разухабистых выражений.

Компания одобрительно гогочет. Девушка громче всех. Почему-то именно этот звонкий, с переливами, женский смех приводит меня в состояние тихого бешенства. Я засовываю кулаки в карманы.

Народ, немногочисленный пассажирский люд, как всегда, безмолвствует, уткнув носы в свои шарфы, воротники, газеты. У пожилой кондукторши мелко трясутся пальцы в рваных перчатках. Я поднимаюсь, подхожу к веселой компании. В упор смотрю на девушку. Она наконец-то закрывает рот, оборвав свой идиотский смех на высокой ноте.

– Эй, – парень толкает меня в бок, – ты чё, неприятностей ищешь? Ща найдешь. А ну, вали…

Он хотел добавить что-то еще, но лишь громко взвыл, потому что в тот самый момент я заломил руку ему за спину. Компания озадаченно попятилась. И лишь девица заверещала тоненько:

– Пусти его, ты…

– Закрой рот, дура. Дома поучишь своего дружка вести себя в общественном месте. А пока он извинится перед кондуктором и купит билет.

Лицо парня искажает гримаса ненависти.

– П-пошел ты… – шипит он, морщась.

– Нет, – возражаю я, – пойдешь ты.

Дверь как раз открывается. Я даю парню хорошего пинка, и он, пролетев через ступеньки, шлепается на тротуар. Следом выпрыгивает девица и, склонившись над кавалером, посылает вслед мне и троллейбусу самые изысканные проклятия.

Я поворачиваюсь к притихшей компании.

– Билеты, – говорю, – живо!

– У нас студенческие… – вытянувшись по стойке «смирно», поспешно рапортуют они.

– А у того урода?

– Тоже…

– Так какого черта? – озадаченно спрашиваю я.