Дымчатый образ брата растворился в пустом пространстве между двумя дверными косяками, и Вася снова погрузился в свое сложное одиночество. Его нутряная жизнь в последнее время до такой степени напоминала похмелье духа, что хотелось поскорее умереть. Все, о чем бы Вася ни думал, перебивалось головной тошнотой. Словно тошнило в голове и голова была бы рада разорваться. А сердце билось совершенно спокойно — ни бравурной тахикардии, ни таинственного замирания.

* * *

Вася вспомнил о том, как по утрам ходил в школу. В учительской его всегда облизывали, холили, чаем с ватрушками поили — в школе мало учителей мужского пола, а Вася был к тому же еще симпатичный, юморил с тетками, баек особо не рассказывал и разбитным темпераментом не отличался, зато брал загадочностью — шутку в диалог ввернет, помолчит, подмигнет кому-нибудь, грустно улыбнется, суровым голосом выскажет веское свое суждение — уйдет. Женщинам нравилось.

Детей Вася не то чтобы как-то уж очень сильно любил, но считал своим долгом их воспитывать. И дети его, как правило, шибко уважали. Правда, для воспитания Вася выбирал самых трудных подростков из бедных неблагополучных семей — в престижной гимназии таких детей найти нелегко, но Васе удавалось — и тогда скандалов, неприятностей, вызовов на ковер к директору, словом, приключений было не миновать. Длинная отштукатуренная и свежевыкрашенная директриса привыкла к Васиной придури, точнее сердобольности — коллектив считал его героем, а многие дети — настоящим гуру — так что увольнение учителю литературы не грозило. А вот разборки с родителями не всегда заканчивались перемирием.

Однажды Виталик Макаров из восьмого «Б» прямо в столовой на перемене потерял сознание. Его одноклассник Коля без охоты, но не сопротивляясь, рассказал в медкабинете о том, что Виталик уже несколько дней ничего не ел:

— И вчера не ел, и позавчера не ел. Он приходит в столовую, чтобы ребята не думали… ну, что он не ест. Но он просто сидит и болтает с нами, если спрашивают — говорит, что не голоден, делает вид, что так увлечен болтовней или каким-нибудь конспектом, или учебником, что поесть забывает. А на самом деле, у него просто нет денег.

— И часто это повторялось? Давно он не ел? — спрашивала толстая добрая медсестра Вера Павловна, усадив Колю перед собой за стол, пока ее помощник откачивал Виталика на кушетке за ширмой.

— Ну, неделю, может… Но что-то он все-таки ел, наверное, просто мало.

— Господи боже мой! Иди в столовую, попроси дать котлеты с макаронами или супу, что там сегодня дают?

— Котлеты с пюре и суп…

— Неси все. Скажи, что я сказала выдать — в медкабинет. И поднос. И компот!

Из-за Виталика Коля опоздал на урок литературы, и когда Василий Михайлович узнал о том, что его ученик «обедает в медкабинете», скандал разразился страшный. Учительская находилась прямо напротив класса Васи Петрова, в нескольких шагах, поэтому, не дожидаясь следующей перемены, не стесняясь пробегающих мимо ребятишек и учителей, он просто открыл дверь настежь и громко сказал: «У меня в восьмом „Б“ дети голодают!» Затем сразу захлопнул дверь и начал урок.

Идиотские поступки Васи Петрова часто имели оглушительный успех. Что бы ни происходило, учитель словно видел события через увеличительное стекло и вел непрерывную борьбу с гипертрофированными трагедиями и несправедливостями окружающего мира. А как еще победить гигантские страсти, если не с помощью неожиданной атаки? Как-то раз во время родительского собрания Вася настолько разгорячился, что встал на стул и принялся разбрасывать вокруг себя тетради, бумаги и разные канцелярские принадлежности, включая тяжелые металлические степлеры, один из которых угодил в вазу с цветами и разбил ее. Родители негодовали, бегали к директору, писали жалобы, но дети так рыдали, узнав о возможном увольнении учителя (один мальчик даже грозился выброситься из окна), что Васю Петрова пришлось оставить в покое.

Иногда трагедии переживались молча. Вася впадал в пушкинское трагичеcкое недоумение и подолгу не приходил в себя, мысленно возмущался, испытывал невыносимое желание сорваться с места и на кого-нибудь наорать, но вдруг начинал беспокоится, стыдиться чего-то, краснеть. Однажды виновником тихого приступа ярости оказался, сам того не подозревая, Орхан Памук. Он приехал в Петербург на презентацию новой книги, вдобавок Университет присвоил ему звание почетного профессора, так что Памук имел полное право гулять по улицам северной столицы. А Вася Петров имел полное право заметить его из окна класса и обрадоваться. Вася много раз видел его на фотографиях, поэтому сразу узнал, и сердце его забилось чуточку быстрее. Не то чтобы учителю очень нравились книги Памука. Памук не был любимым писателем Васи Петрова. Вася относился к его романам с прохладцей, но уважал талант, к тому же, чрезвычайно дорожил мировой культурой во всех ее проявлениях, особенно — современной литературой. И когда мировая культура зашагала по улице Маяковского, сердце Васи Петрова преисполнилось ликования. Он бы открыл окно и что-нибудь прокричал, но не решился. Да и что он мог прокричать? «Я не очень люблю ваши книги, но ужасно рад вас видеть!»? Словом, Вася Петров не открыл окно и не совершил странного поступка, на какие всегда был горазд, но, добравшись до учительской и раскрасневшись, как девица из экранизации «Морозко», выпалил: «Там по улице в полном одиночестве ходит Орхан Памук!» Тетки замолчали, оборвав свой женский треп на полуслове. «Ага, — подумал Вася, — во как впечатлились!» Одна из них, крашеная толстенькая блондинка, собиравшаяся уходить, так и застыла с вешалкой в руках, сняв только одно плечико стильного синего пиджака. «Какой эффект! — подумал Вася. — Я их просто шокировал». А потом та, что сидела на стуле поближе к двери, тоже крашеная блондинка не первой свежести, но одетая под девочку, худенькая, с длинными волосами и большими глупыми глазами, равнодушно спросила: «Кто это?» И тогда та, другая, с вешалкой, ожила, стала раздраженно напяливать тесный пиджак, торопиться к выходу. Вася молчал. Другие тетки не задавали вопросов, только глаза у них бегали — пустые-пустые, бесстрастные. Вася Петров не ответил, он рассмеялся, но не презрительно, а так, будто принял вопрос второй блондинки за розыгрыш. Постепенно все бабы по очереди начали смеяться. Хохотом полнилась потная комната. Становилось душно. Вася вырвался в коридор, оставив слабеющий гомон за спиной. На секунду он как будто развеселился, похвалил себя за балаган, и тут же проснулись внутри тоска и злость. И почти затошнило от гнева. Тупое равнодушное быдло.

Вася Петров озверел, но не сказал ни слова.

После объявления о том, что дети голодают, учителя занервничали, классная руководительница стала звонить домой Виталику Макарову, там никто не брал трубку. Сам Виталик после еды быстро оклемался и не хотел ничего обсуждать. Неловко одергивая серый пиджак, из-под которого торчала мятая белая рубашка в крупную желтую клетку — желтые вставки на белом фоне напоминали пятна от куриного бульона — Виталик мямлил что-то про свой желудок или печень, мол, доктор ему прописал лечебное голодание, вот он и голодает, а деньги у него на самом деле есть, просто зря тратить их нет смысла.