— Можно взглянуть? — кивнул Лобстер на монитор.

— Можно, — неохотно произнёс Никотиныч, удивляясь самому себе. С чего это он стал таким добреньким — разрешил Лобстеру копаться в программах? Может, от того, что головой об асфальт стукнулся? Никотиныч не любил, когда кто-то лазил в его компьютер.

Его потрясло, с какой скоростью Лобстер стучал по клавишам, изучая программы.

— Ты что, на пианинах обучался? — поинтересовался он.

— Никогда, — покачал головой Лобстер. — У матери была портативная машинка «Москва» — ну, я и освоил её за месяц. Классе в пятом. А потом на «клаву» перейти было не трудно.

— Понятно, московский самородок, — кивнул Никотиныч.

— Называй как хочешь, — пожал плечами Лобстер, и Никотиныч понял, что на шутках подобного рода он иногда тормозит. — Так себе программки. У меня лучше есть. Надо будет — загружу.

Потом они пили пиво и вели профессиональные разговоры о «железе» и софтах, и Никотиныч уже забыл про шишку, про головокружение, про желание с утра отправиться в травмпункт. Он, сам человек увлекающийся, теперь вдруг понял, насколько фанатично этот парень предан хакингу и абсолютно одинок… Лобстер стал частым гостем в его доме, и вскоре они подружились. А через месяц Никотиныч рассказал ему о деле, которое задумал.

Никотиныч считал, что мир устроен несправедливо. Какого чёрта, спрашивается, было защищать диссертацию, не спать ночами, лезть из кожи вон, проводить эксперименты, добиваясь успешных результатов, когда какая-нибудь посудомойка в пиццерии получает втрое больше? К чему было так страстно любить жену, когда нашёлся молодой и богатый, увёл в одночасье, будто и не было созданной годами семьи? Зачем вся эта нервная суета с зарабатыванием долларов и марок, когда его восьмидесятилетняя соседка по лестничной площадке, которая в своё время работала в «Инторге» и учила его жить, теперь разорена собственными детьми, едва передвигается на костылях и ежедневно выпрашивает у него мелочь на хлеб? Никотинычу надоело смотреть на этот затхлый мир глазами мастера спорта по шахматам, старшего научного сотрудника, заведующего лабораторией, ответственного секретаря учёного совета, мастера по ремонту компьютеров! Надоело! Теперь он хочет небрежным взмахом руки посылать холуёв за тридевять земель за прекрасной жар-птицей, которую потом зажарят и съедят, оставив обглоданные кости, грубо, безо всякой любви и нежности иметь трёх шикарных девок за ночь, сосать «Мартель», босиком бродить по горячему флоридскому песку, маясь от безделья… Никотиныч знал, что можно всю свою сознательную жизнь тырить мелочь по карманам, а можно сыграть только раз, но точно, наверняка, чтобы потом «не было мучительно больно»…

Никотиныч принялся изучать специальную литературу и скоро убедился, что задача, казавшаяся ему поначалу ирреальной, вполне решаема. Всякая шелупонь взламывала банки по всему миру чуть ли не каждый день, но брала, конечно, по мелочи, потому что никто не будет заниматься кражей десяти долларов, взломщики покрупней тоже иногда оставались безнаказанными, но кражи миллионов почти всякий раз были раскрыты. Нужен был не просто алгоритм, а особый кураж, подвыверт, как любил говорить Никотиныч. Вся беда заключалась в том, что его мозги не были хакерскими, и даже если б он научился «щёлкать» сети как семечки, запускать вирусы и воровать информацию, он всё равно остался бы ответственным секретарём и мастером спорта — другое поколение, другая жизнь, другая профессия! Ему для дела была нужна ещё одна голова, и тут — надо ж было случиться такому! — он встретил Лобстера на бульваре.

Никотиныча удивило, с какой лёгкостью Лобстер согласился на взлом. Предложи ему такое в двадцать, он измучился бы, выбирая между добропорядочностью и деньгами, да и страшно — как-никак преступление против частной собственности! Утешало только, что грабить они будут каких-то абстрактных буржуев, взламывать виртуальные, невидимые счета. Эти компьютерные деньги нельзя пощупать, помять в руках, посмотреть купюры на свет, определяя подлинность. Они недосягаемо далеки, они вроде бы где-то есть, и в то же время их пока нет: пройдёт несколько месяцев, а может, и лет, пока удастся до них добраться.

Иногда Никотиныч намеренно прикидывался «чайником», как, например, сегодня. На самом деле в шифровании и дешифровке ключей он самостоятельно ещё год назад достиг значительных успехов. Прикидываясь, он давал возможность Лобстеру потешить собственное самолюбие, поучить мужика, который вдвое его старше. Никотиныч дублировал всю работу — будто проводил научный эксперимент. Ему нужна была стопроцентная гарантия. Лобстер пообещал, что такая гарантия будет, но не сразу…

На горячей сковороде шумно зашкварчала картошка. Вкусно запахло котлетами и какой-то приправой. Лобстер оглянулся на дверь, включил планшетный сканер. Сунул под крышку сканера свидетельство о смерти бабушки, перегнал изображение в компьютер. Теперь со свидетельством можно делать что угодно. Главное, конечно, не это — Лобстер подделает и подпись, и печать, главное — бумага, на которой оно выписано. Передать мелкую сетку очень трудно, для этого нужен высококлассный цветной принтер, а ни у него, ни у Никотиныча такого кет. Впрочем… Лобстер на мгновение задумался, а потом рассмеялся.

— Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста, — появился в двери Никотиныч.

— Иду, — отозвался Лобстер.

Лобстер хлопнул ладонью о барную стойку. Убрал руку, на гладкой дубовой поверхности лежала двадцатидолларовая купюра.

— Мне сок манго со льдом, пожалуйста.

— Мы доллары не берём, — равнодушно отозвался бармен.

— Вы меня не помните?

— Почему я должен всех помнить? — Бармен пожал плечами.

— Мне нужен телефон девушки, с которой я был здесь позавчера. Где-то около девяти.

— Ты мент? — спросил бармен.

— Почему мент? — удивился Лобстер.

— Ведёшь себя, как полицейский из дешёвого боевика. Доллары суёшь, телефон просишь. Я девчонок не продаю.

— Хорошо, сколько?

— Да нисколько. — Бармен отошёл от него, дав понять, что разговор окончен, занялся бутылками на витрине.

Лобстер пересел на другое место, поближе к нему.

— Я её друг, мы пожениться хотим, — сказал он, глядя в спину бармена.

Тот обернулся:

— Знаю я таких друзей. Один тоже всё интересовался, а потом девчонку нашли в подъезде с перерезанным горлом. Оказался маньяком с двадцатилетним стажем.

— Сам придумал?

— Угу, только что, — кивнул бармен. — Ты газеты читаешь иногда?

— Нет, — честно признался Лобстер.

— Пожалуйста, ваш сок. — Бармен поставил стакан на плетёную салфетку.

Лобстер начинал злиться.

— Хорошо, не хотите говорить телефон, дайте хотя бы наводку — у кого узнать.

— Никто не скажет, — покачал головой бармен, внимательно глядя на Лобстера. — Народ пуганый, всего боится.