— У меня нет приданого, — твердила Аслауг.

Пищу этим домыслам дал сын одного из Торстейновых дружинников, звали его Гейрмунд, в честь первопоселенца Гейрмунда Крепкая Шкура, от коего вело происхождение его семейство, и с того дня, как Аслауг приехала в Бё, он ходил за ней по пятам, ровно собачонка, говорил с нею и о ней. Парень был весьма видный, высокий, широкоплечий — Гест не отказался бы иметь такую наружность, — вдобавок сведущий в законах и неплохой скальд.

Аслауг же упорно повторяла, что слышать ни о чем подобном не желает, ей надобно думать о Йорве. Правда, в обман никто не давался. И как-то под вечер, когда Гест сидел в Клеппъярновой бане, Аслауг пришла к нему и спросила, что он скажет, коли Гейрмунд в самом деле надумает к ней посвататься.

— Ты ведь мой опекун, — сказала она.

— Я дам тебе тот же совет, какой дал бы тебе отец.

— А именно?

— Ты молода. И Гейрмунд никуда не денется.

— Он из хорошей семьи, — заметила она.

— Мы тоже. Мы происходим от наших родителей. Ты можешь подождать.

— Ты правда изменился.

— Ты не знаешь закона, — сказал Гест. — Твой опекун не я, а Торстейн, мне-то всего четырнадцать зим. Но ты спросила меня, и я дал тебе ответ, какой дал бы отец. Делай с ним, что хочешь. Только мне думается, Гейрмунд ничего тебе не предложит, пока не закончится дело со Снорри Годи, ты ведь не просто бедна, ты еще и моя сестра.

Аслауг, помолчав, тихонько пробормотала:

— Многое теперь по-другому. Но следующим летом тебе стукнет пятнадцать, и тогда…

— К тому времени меня здесь не будет, — перебил Гест. — Однако Торстейн даст тебе нужный совет. Коли он будет здесь.

Настала оттепель. И затянулась на много дней. Снег на дне долины стаял. Потом прошли дожди и опять подморозило, ледяная корка покрыла землю, сызнова студеная зима, лед заиндевел, и мир вновь сиял белизной, когда однажды утром, возвращаясь от Клеппъярна, Гест заметил у брода Хаугсвад всадника, который двинулся через реку. Это был один из Торстейновых дозорных. Выбравшись на берег, он соскочил с коня и, словно перепуганный зверь, метнулся в большой дом. Тотчас же послышались громкие приказания, двор наполнился людьми, оружием, лошадьми, конники разъехались во всех направлениях.

— Вот и пришла пора, — сказал Гест, глядя в спокойно-решительное лицо Торстейна.

Хёвдинг стоял, уперев руки в боки, поворачивая корпус то в одну сторону, то в другую, и временами одобрительно кивал Хельге, которая загоняла в дома женщин и детей. Весь день в Бё прибывали конные отряды, тяжеловооруженные воины, которых Торстейн, а следом Клеппъярн и Иллуги выставили живым заслоном вдоль южного берега реки, перекрыв все броды, от ущелья по-над Хаугсвадом до самого моря, — свыше четырнадцати сотен воинов, большинство на конях.

И вновь настала тишина. Войско прислушивалось к спокойному плеску Хвитау, к тихому гулу, поднимающемуся откуда-то из глубины. Лошади тоже присмирели. И вот наконец на полуночном гребне появился Снорри, заполонив своим отрядом весь видимый горизонт; черная бесформенная масса выплеснулась из-за невысокого кряжа на берег реки — тысяча воинов, а то и больше, пробормотал рядом с Гестом один из Торстейновых счетчиков. Иней вихрился под грохочущими копытами, окутывал всадников тонким маревом, которое опало, только когда отряд распределился по северному берегу, — две самые большие рати в истории Исландии, разделенные двадцатью — тридцатью саженями серых вешних вод. Сквозь тучи пара, вырывающегося из пастей фыркающих лошадей, Гест различал глаза, шлемы, копья, блестящие кольчуги, и тут один из Торстейновых воинов нарушил тишину, ударил мечом по щиту и во все горло грянул нид.[19]Кто-то из отряда Снорри ответил, и долина наполнилась криками, лязгом оружия и топотом коней.

Гест хотел было зайти на коне в реку, но не успел пробиться сквозь строй — от отряда на том берегу отделился одинокий всадник и по моренной отмели не спеша выехал на середину потока. Так Гест впервые увидел Снорри Годи, и был тот невелик ростом, одет, как и тесть его, просто, в темно-синий плащ, без шлема и кольчуги, да и из оружия Гест приметил лишь рукоять короткого меча, притороченного к седлу.

Снорри остановил коня, выждал, пока утихнет шум, и на удивление низким голосом осведомился, кто предводительствует супротивником.

Торстейн, Иллуги и Клеппъярн выдвинулись вперед, назвали себя. Снорри знал всех троих и каждое имя встречал согласным кивком, затем поочередно приветствовал их и наконец обратился к Торстейну — опять же по имени, — требуя выдать убийцу тестя, Торгеста сына Торхалли.

— Мне известно, что оный находится среди твоих людей.

Торстейн открыл рот, собираясь ответить, но в тот же миг в рядах его воинов грянул громовой рык. Гест видел, что Снорри бровью не повел, как и сам Торстейн, который спокойно дождался, когда рык утихнет, приветствовал Снорри в учтивейших выражениях, привстал в стременах, глянул вверх и вниз по реке, словно оценивая численность того и другого войска, а потом вскричал, что ни при каких обстоятельствах не выдаст Геста, ведь тот ему родич и искал прибежища в Бё, оттого что податься ему больше некуда.

Теперь зашумели дружинники Снорри. Гест обеими руками стиснул топор, ожидая условного знака. Но знака не последовало, ни с той ни с другой стороны. Снорри только сдержанно шевельнул рукой, и благоразумные хёвдинги в обеих ратях принялись утихомиривать своих воинов. Клеппъярн, добившись внимания, крикнул, что, если эти полчища сшибутся, катастрофы не миновать, и на северном берегу подхватили его слова.

В наступившей тишине Снорри по всей форме провозгласил, что дальше ему — невредимым — не пройти и что за убийство Стюра он вызывает Геста на суд альтинга будущим летом.

Но тут Гест выехал-таки на берег и закричал хёвдингу, что лучше бы ему отомстить за собственного отца, прежде чем мстить за такого недостойного мерзавца, как Вига-Стюр.

Хёвдинг смерил его взглядом, вроде как слегка усмехнулся и крикнул в ответ, что от этакого маломерка ничего, кроме хулы, ожидать не приходится, тем более что сейчас вокруг него могущественные друзья.

Гест заметил Онунда сына Стюра, взмахнул мечом и пропел нид про него, про Онунда, как он босой стоял на льду возле Хитарау и не рискнул перепрыгнуть за ним на тот берег, а вместо этого ополчился на женщин и челядинцев, чем опозорил себя перед всем светом.

Клеппъярн пнул его ногой по ляжке и велел придержать язык, но Гест, углядевши усмешку на губах Иллуги, приободрился, въехал в реку, повторил оскорбительные стихи, сунул меч в ножны и с вызовом устремил взгляд на другой берег.

Конь Снорри беспокойно пританцовывал на камнях. Начался дождь, а Гест и не заметил. Только теперь он услыхал стук капель по воде, утер со лба испарину, ощутил холод и, не отрывая взгляда от Сноррина коня, думал: эти мужи сошлись тут не затем, чтобы смотреть друг на друга. Но конь Снорри по-прежнему пританцовывал на месте, и хёвдинг смотрел спокойно, потом вдруг тронул скакуна и вскинул вверх вытянутую руку, давая своей дружине знак к отходу.