Николай поднялся на второй этаж и столкнулся с Дегтярёвым, который спускался по лестнице вниз, подсвечивая себе фонариком. Дегтярёв остановил Николая, придержав его за рукав:

— Коля, я вот о чём хотел вас спросить… а что у вас с рукой?

— Порезался стеклом, — отмахнулся Минаев.

— Никто не укусил? — чуть нахмурясь, уточнил Дегтярёв.

— Нет, что вы, — вполне правдоподобно изобразил удивление Николай.

Дегтярёв кивнул и пошёл дальше. Николай чувствовал, что он допускает страшную ошибку, может быть, даже самую большую в своей жизни. Он был достаточно сообразителен, чтобы связать своё плохое самочувствие с укусом бешеной обезьяны, но желание тишины, покоя и темноты было настолько сильным и всеобъёмлющим, что ему проще было соврать. Только бы спрятаться куда-нибудь, неважно, что случится потом. Хоть смерть, но сейчас он должен был отдохнуть.

Открыв дверь одного из кабинетов, в котором обычно квартировал Джеймс Биллитон, когда находился в Москве, Минаев прошёл внутрь, закрыв за собой дверь, сел за стол, во вращающееся широкое кресло. Но туда падал свет из окна, и Минаеву он мешал. Тогда он перебрался в угол кабинета, куда не попадал ни один луч света, и улёгся прямо на пол, на ковровое покрытие, свернувшись калачиком. Как ни странно, в такой позе зародыша он почувствовал себя лучше. Голова закружилась даже сильнее, но головокружение не было неприятным, скорее наоборот, каким-то плавным и убаюкивающим.

Николай прикрыл глаза и почувствовал, как приятное онемение охватывает всё его тело, и он даже не чувствует под собой жёсткого пола, а как будто плывёт куда-то в полной невесомости. Тошнота тоже начала уходить, и её место занимала блаженная дрёма. Очень хотелось спать, и появилось ощущение безопасности. Николай нашёл то место, где наконец ему станет спокойно и удобно и никакой свет ему уже не помешает. В какой-то момент он вдруг понял, что умирает, но затем эта мысль показалась ему нелепой — умирать должно быть неприятно, а сейчас ему стало по-настоящему хорошо.

И так он лежал, тихо-тихо, и вскоре сознание оставило его навсегда, а за ним ушла и сама жизнь. Остывающее тело неподвижно лежало на полу, до тех пор, пока дверь не открылась и кто-то не вошёл в тёмный кабинет.

Оверчук как раз «решал вопросы» с милицией, поэтому Владимир Сергеевич был один, когда столкнулся с подъехавшим на такси Джеймсом Биллитоном. Тот был бледен, взволнован, путал русские слова с английскими и вообще выглядел так, как будто его привезли на расстрел.

— Владимир, это правда, что животные разбежались?

— Это правда, Джеймс, — кивнул Дегтярёв.

— Что мы должны делать?

В голосе американца проскальзывали панические нотки, казалось, что он вот-вот сорвётся на крик.

— Оверчук берёт всё на себя, но я ему не верю, — вздохнул Дегтярёв. — Он скорее нас перестреляет, чтобы мы не проболтались, чем этих обезьян. Я сейчас буду звонить всем, кто с этим хоть как-нибудь связан. Пусть объявляют комендантский час, чрезвычайное положение, карантин, что угодно, но это следует остановить. Вам тоже следует предупредить своих, в Америке. Вы не давали ещё туда наши новые результаты?

— Нет, я жду отчёта от Сергея, — покачал головой Биллитон. — Меня же попросят обратиться к психиатру, если я позвоню им и скажу, что у нас мёртвые обезьяны питаются живыми. Надо будет отправить видеоматериалы, отчёт и всё, что у нас есть.

— Это верно. Я тоже не буду говорить, что некоторые из разбежавшихся животных мертвы. Скажу, что они просто носители опасного заболевания.

— Кому вы собираетесь звонить? — спросил американец.

— Своему руководству, — задумчиво сказал Дегтярёв. — Начну с них, по крайней мере. Если они не смогут расшевелить городские власти, то я тоже не смогу. Если я сейчас расскажу об этом следователю, то он меня арестует, меня продержат в камере как минимум до утра, а затем время будет безнадёжно упущено.

— Почему вы так думаете? — удивился Биллитон. — Опасность слишком высока, чтобы просто держать вас в камере.

— Именно поэтому, — усмехнулся Дегтярёв. — Следователь должен показать, что он «прореагировал» на сигнал опасности. Он запрёт меня в клетку и сядет писать свои рапорты, протоколы, не знаю, что они там в таких случаях пишут. Потом он потребует привести меня к нему и будет старательно подгонять дело к тому, что он лично ни в чём не виноват. Всё. Это нормальная бюрократическая реакция. Я лучше бы обратился к военным.

— У вас же есть военные на связи. Из этого, как его… закрытый город…

Американец закрутил пальцами, пытаясь вспомнить недающееся слово.

— Горький-16, — подсказал Дегтярёв.

— Верно, — кивнул тот.

— Попробую им позвонить, я сразу не подумал, — согласился Дегтярёв. — Там даже не знакомые, а мой лучший друг и однокашник. Может быть, они сообразят быстрее, что следует делать. И надо найти диски с видеозаписями с камер слежения в виварии. Мы делали копии, и они должны быть где-то в лаборатории. Если мы пошлём эти записи, то нам поверят быстрее. И в любом случае я не буду им звонить, пока Оверчук рядом. Если и есть люди, которым я доверяю меньше, то я с ними незнаком.

— Понимаю. В крайнем случае, попробуем действовать через меня. Я поднимусь к себе в кабинет, поищу записную книжку и диск со своим отчётом. Может быть, это поможет заставить кого-то двигаться быстрее.

Биллитон повернулся, чтобы уйти, но Дегтярёв остановил его и спросил:

— Дать вам фонарик? Света нет и до утра не будет.

— А как же вы?

— Я возьму у охраны. У них есть несколько.

— Тогда давайте.

Биллитон взял фонарь у Владимира Сергеевича и убежал в здание, а Дегтярёва окликнул следователь, так и стоявший со своими бумагами у капота милицейской машины.

— Владимир Сергеевич, когда сможете уделить мне внимание?

— Послушайте… — тяжко вздохнул учёный. — Давайте я завтра приеду к вам, в ваш кабинет, и всё расскажу, что знаю. Меня всё равно здесь не было во время взрыва, я ничего не видел, а сейчас у меня на руках чрезвычайная ситуация. Нет электричества, отключились холодильники с культурами, вся работа летит в тартарары. Войдите в моё положение. Надо спасать ситуацию.

Следователь задумался. Разумеется, есть определённый порядок, но он был всё же нормальным человеком и понимал, что таскать на допросы людей, у которых в этот момент дом горит, не всегда разумно. Налицо сам факт взрыва, известно, что взрывное устройство забросили с улицы, и забросил его не директор. Ему уже отдали кассету с записью с камер слежения, где взрыв запечатлён, а значит, будет видно, как бомба попала во двор. Эксперты уже были, взрывотехники — тоже, чего же ещё требовать? Так стоит ли сейчас приставать к людям и мешать им работать? Не стоит.