В этот вечер я так размечталась, что даже Анжелке не позвонила. Все как-то само собой отошло на второй план.

Утром я проснулась в приподнятом настроении, с предчувствием чего-то очень хорошего. Шел дождь. Капли на окне показались мне живописными. Выпила чашку кофе, Митьке — кашу. По вчерашнему плану надо было отключить телефон и немедленно начинать работать. Но телефон отключать не хотелось и для работы… вроде еще темновато. Еще чашечку кофе, и тут как раз зазвонил телефон. Я прямо рванула к трубке.

Он:

— Доброе утро, я звоню интересоваца.

— Очень приятно, сегодня я свободна и можем договориться о встрече.

— Когда удобно будет?

— Мне удобно в первой половине дня. И работы при дневном свете смотреть лучше.

— Я могу в пэрвой половинэ, а когда?

— Как вам удобно, я дома.

— Если через часа половину.

— Через полчаса?

— Нет, через час и половину?

— Хорошо.

Я объяснила, как проехать.

— ОК. Я буду.

— Жду.

У меня сразу просто дрожь какая-то по телу. Предчувствия не обманули. Вот, звонит, прямо с утра! Никогда не верила в любовь с первого взгляда. А вдруг? Чем черт не шутит, все прямо как по маслу идет, прямо одно за другое цепляется, прямо, может, и на моей улице, наконец, видно, я ему тоже, надо голову помыть, а чем его угостить-то? Сыр есть, кофе сварю, хлеб кончился, стремглав в булочную, куплю заодно кекс, что ли…

Сначала в булочную, потом голову. Время есть. А пыль? Надо хоть пыль чуть смахнуть. Совсем я дом запустила… вот и работы, смотрю, все пыльные… Надо сейчас… или после булочной? После. Пыль, потом голова. Или помыть, а пока будет сохнуть, пыль протру, сыр натру и гренки сделаю. По-европейски так получится, культурненько. Кофе со сливками. Сливок тоже нет. Значит — хлеб, сливки, кекс.

Как-то прямо все аллегорически у меня. ХЛЕБ-СЛИВКИ-КЕКС. Опять зазвонил телефон. Наверно, он не может. Жалко, если так. Очень жалко. Может, перенесет?

Анжелка:

— Привет. Ты что вчера не отзвонила?

— А ты сама?

— Да у меня тут Содом и Гоморра — Полюшко, Мураками и Витька.

— Что? Мураками у тебя дома?

— Вечером позвонил и пришел, нам кое-что обсудить надо было, а тут эти.

— И что?

— Да так… Но не совсем ужасно. Полюшко только напрягся страшно. Я ему: «Нам обсудить одно дело надо», а он прямо чуть не в драку. Но как-то рассосалось… Может, зайдешь? Мураками к вечеру опять подойдет, эти спят, приходи сейчас. А вечером — само собой, когда Мураками будет.

— Я не могу, у меня встреча. Я тебе потом все расскажу, сейчас подготовиться надо.

— Что это ты так таинственно?

— Нет, просто все так неожиданно…

— Что это там такое у тебя неожиданное?

— Ты думаешь, только у тебя чудеса случаются?

— Ну хватит, колись, кто такой?

— Тоже иностранец. Мне очень… Вчера у Вальки с Инесской познакомились… Анжел, мне бежать надо, прикупить кое-что, я потом тебе перезвоню.

— Ладно, пока…

Видно, она обиделась, потом все объясню, саму ее вон как все искали и волновались, пока она по клубам тусовалась.

Он пришел часа через два. Я как раз все успела. В домашней обстановке он мне показался еще лучше.

Я расставила работы вдоль стенок. Он очень внимательно все осмотрел.

— Мнэ, — говорит, — очень нравица. А этот мотив?

— Этот в Коломенском осенью писала.

— Очень свэжий, и тонко в цвете.

— Как мне это все приятно слышать.

— Работы у тебя очень хорошие, чувствуется душа.

Далее пили кофе и гренки ели. Так с ним хорошо… Странно, вот, казалось бы, незнакомый человек, а какая вдруг близость возникла. Он мне про детство свое в Германии рассказывал.

Про то, как мама его по утрам корнфлексом кормила, а он есть не любил и все в окошко выбрасывал. Как дедушка его писал романы о Венеции, в эдаком романтическом духе: бабушке его доказывал, что он все может. А романы стали потом хитами. Как он любит осенью вдоль Рейна на машине ездить, и чтобы музыка Вагнера в машине звучала…

Я прямо даже прослезилась от чувств. Мне просто до жути хотелось его расцеловать и крикнуть: господи, откуда же ты такой взялся, где был?

И так прост во всем. И даже в деталях мельчайших. У меня на кухне на полочке рядом с фарфоровыми лошадками ЛФЗ стоят две деревянные пирамидки. Никто никогда на них внимания не обращал. Митька только в младенчестве ими интересовался. Снимал деревянные колесики со штырька и раскидывал повсюду. Никогда обратно на палку не нанизывал. Вот я их на полку и поставила, чтоб колесики не пропали. Сколько лет уже стоят. Митька уже давно вырос.

И представляете, Гюнтер спрашивает: «Что это за прелесть?»

Я говорю:

— Это два моих детских друга — Кика и Пахома. Я их очень люблю, привязана к ним. Па— хома — вот этот большой. У него широкие колесики и круглая пимпочка. Он такой солидный, колесики все по цвету выдержаны: бежевый, терракота, темно-зеленый, песочный. Кика — маленький. Колесики у него тоненькие, яркие — голубой, красный, желтый, салатовый, пимпочка остренькая. В общем, Пахома примерный, а Кика — шалун. Я их помню примерно столько же, сколько себя.

Гюнтер говорит:

— У меня тоже сохранилась детская железная дорога, и к ней — деревья, мостики, коровы.

И как-то внезапно, хотя мне кажется, ничего случайного не бывает, после всех рассказов, картин и кофе мы сильно оба расчувствовались, и как-то нас потянуло так друг к дружке, и стали целоваться, и потом дальше, и больше, и, в общем…

У меня никогда такого не бывало с малознакомыми людьми, но тут я не ощущала его как незнакомого, а как будто мы с ним уже сто лет друг дружку знали. Все это было просто прекрасно, совершенно не физиологически. Наверное, когда чувства появляются сильные, только тогда бывает так хорошо и на физическом уровне. И вся эта ситуация, в смысле секс, совсем не кажется идиотски-смешной, я имею в виду сам процесс. Потому что мне иногда приходит мысль, когда Бог все это придумывал, он был в настроении иронии и легкого юмора. Нехорошо, конечно, богохульствовать, но со стороны вся эта ситуация очень комична. И детали, и в целом.

Нет, наверное, Бог все-таки все правильно придумал. Просто когда история со змеем произошла, тут змей взял и прикололся: дай-ка я комизму немного подпущу. Так, наверное, подумал змей… Так вот тут, с нами, — никаких таких мыслей.

Все правильно, для этого и существуют такие отношения. Они гармоничны, как в природе: как трава, и цветы, и птицы, и восходящее солнце, и туман у реки, и лес с хвойными тропинками и корнями, и дух захватывает, как при спуске с крутой горы, и такая нежность какая-то… Уже вроде даже где-то вдалеке и птицы запели…