Вопрос, как видно, усилил раздражение Дезмонда.

— Да. Брандис в порядке. — Он залпом опустошил рюмку, — Нам нужно поговорить.

— Разве? — Квентин сменил тактику, поняв, что от его ответов многое зависит. Он развалился в кресле, небрежно закинув ногу на ногу в обманчиво расслабленной позе. — Смею предположить, этот разговор имеет отношение к тому, что не давало тебе покоя в конторе Хендрика.

— Имеет, и самое прямое.

— А он касается условий отцовского завещания? Дезмонд как раз наполнял вторую рюмку и, услышав вопрос, немного пролил на столик.

— С чего ты взял? При чем здесь отцовское завещание?

— Логичнее всего предположить именно это. Что другое могло так тебя расстроить? — Квентин забросил крючок, уверенный, что истинная причина, почему брат так взбудоражен, имеет отношение только к Бранди.

Его подозрения усилились после уклончивого ответа.

— И вовсе не отцовское завещание меня расстроило. — Рука Дезмонда перестала дрожать, и он посмотрел на Квентина, решительно расправив плечи. — Я расстроен из-за Брандис.

— Вот как? — Брови Квентина поползли вверх в напускном удивлении. — Отчего? Она чем-то досадила тебе?

— Отнюдь. Я обеспокоен ее будущим.

— Неужели?

— Да. Теперь я обязан устроить его — как опекун.

Квентин прищурился, глядя Дезмонду в лицо:

— Не устроить, Дезмонд, а лишь направлять.

— Не вижу большой разницы. — Дезмонд отставил рюмку, стукнул ладонью по столу и наклонился вперед, внимательно вглядываясь в брата. — Главное здесь одно: после несчастного случая Брандис чувствует себя очень одиноко. Судьба отняла у нас отца, у нее тоже.

— В той карете погибла и моя мать, — холодно добавил Квентин. — Возможно, эта подробность для тебя не важна. Но не для меня. И не для Бранди, которая обожала мать, как родную. Поэтому, я думаю, можно с большой долей вероятности предположить, что Бранди оплакивает и эту потерю.

— Прошу прощения за оговорку. Да, смерть Памелы такой же сокрушительный удар для тебя и, наверное, еще больший для Брандис. Это только усиливает мое беспокойство. После несчастья Брандис стала очень ранимой и все никак не придет в себя от потрясения.

— Я заметил.

— Я бы очень не хотел… — последовала многозначительная пауза, — чтобы ей помешали оправиться от удара и стать прежней.

Последняя капля переполнила чашу терпения. Квентин подскочил, словно лев, которого ткнули палкой:

— Не хочешь ли ты сказать, что я мешаю выздоровлению Бранди?

— Если и так, то ты это делаешь вовсе не намеренно. — Перепуганный вспышкой брата, Дезмонд сменил тон. — Квентин, тебя не было больше четырех лет.

— Я сам это знаю.

— С тех пор, как ты уехал, здесь многое переменилось.

— Например?

— Например, Брандис выросла. Она больше не восторженный ребенок, с которым ты попрощался, и уже не беспечная девчонка, которая скакала верхом на коне, не разбирая дороги, или бегала босиком по ручью возле Изумрудного домика. Теперь ей двадцать — почти взрослая женщина.

— У меня есть глаза, Дезмонд. Я прекрасно вижу, какой стала Бранди — и какой не стала. — Квентин вздернул подбородок. — А ты видишь?

— И очень хорошо.

— Интересно.

— Хочешь знать, что я вижу? — уточнил Дезмонд. — Я вижу испуганную, всеми покинутую молодую женщину. Ей нужен кто-то, на кого можно опереться, кто-то, в ком она была бы уверена, что он не покинет ее.

— И судя по тому, что я наблюдал последние несколько дней, этим человеком должен быть ты?

Дезмонд мрачно сжал губы.

— Я никогда не покидал ее. Теперь как герцог я связан определенными обязательствами и останусь здесь, в Колвертоне, до конца своей жизни. Мне незачем покидать Англию, тем более навсегда. А ты можешь про себя сказать то же самое? — Квентин ощутил боль, когда понял, на что намекает брат. — Не секрет, что Брандис обожает тебя, Квентин. — Воспользовавшись паузой, Дезмонд продолжал развивать свою мысль: — Так всегда было. Во всех отношениях, кроме кровных, ты для нее старший брат, которого любят и уважают. Но я не могу позволить, чтобы ты пользовался ее расположением и тем самым причинил ей боль.

— Каким же образом?

— Ты убаюкаешь ее ложным чувством надежности. Заставишь зависеть от себя и поверить, будто ты вернулся навсегда, а затем покинешь ее, когда тебя позовет долг военного: ты отправишься бог знает куда, подвергая свою жизнь опасности, и, возможно, лишишь Брандис последнего оплота.

— Ты говоришь так, словно я готов встретить смерть с распростертыми объятиями. Уверяю тебя, это не так.

— Разумеется. Но сам характер твоей профессии требует, чтобы ты находился изо дня в день в самом пекле. Можешь ли ты положа руку на сердце заявить, что не рискуешь постоянно? Можешь ли ты гарантировать, что благополучно вернешься домой?

Квентин судорожно дернул головой:

— Сам знаешь, не могу. Но, Дезмонд, после того как наши родители погибли, можешь ли ты с уверенностью утверждать, что жизнь герцога застрахована от неожиданностей? Можешь ли ты правдиво пообещать Бранди вечность?

— Возможно, нет. Но шансы на выживание у землевладельца гораздо выше, чем у армейского капитана. И если даже исключить вероятность смерти, твоя карьера, Квентин, складывается за пределами Англии. Твое присутствие в Котсуолде всегда будет временным. Какую же поддержку ты сможешь предложить Брандис?

Квентину показалось, что у него внутри лопнула струна.

— Откуда такая заботливость о Бранди? Неужели только из-за того, что ты стал ее опекуном?

— Нет. Такая заботливость о Брандис из-за того, что я собираюсь стать ее мужем.

Квентин считал, что готов именно к этому ответу. Оказалось — нет.

— Ее мужем, — повторил он, чувствуя, как эти слова обжигают ему горло. — Как интересно, а вот она ни разу не упомянула, что вы помолвлены. Скажи мне, как она относится к тому, чтобы стать твоей женой?

— Я могу только догадываться. — Дезмонд был сама искренность. — Я не успел сделать ей предложение до внезапной и жестокой смерти Ардсли. Но если тебя интересует, испытывает ли Брандис ко мне расположение, думаю, что ответ будет утвердительным. Я также думаю, что если бы не трагедия — и не твой приезд домой, — наша с Брандис помолвка была бы делом решенным.

Квентин вцепился в ручки кресла.

— Я могу понять, что несчастный случай нарушил твои планы. Но мой приезд домой? Чем он-то помешал?

— Исключительно глупый вопрос, Квентин. — Дезмонд прибегнул к язвительности. — Как мы только что говорили, нельзя отрицать, что Брандис к тебе благоволит. Точно так же не подвергается сомнению твое, скажем, не слишком восторженное мнение обо мне. Вполне резонно, что Брандис под твоим влиянием пересмотрит свое отношение ко мне.