Сквозь стекающие по ресницам слезы Марти успел разглядеть своих товарищей, выстроенных вдоль стены склепа, которые дрожали от страха. Голые, бледные, покрытые кровью невинных жертв, они стояли под прицелом оружия притивов. Он различил и размытое красно-фиолетовое пятно... Кардинал-крейцианин... Фанатик, который не откажет себе в удовольствии отправить славных компаньонов Машамы под суд церковников и добиться их осуждения на пытку огненным крестом... В свое оправдание они могли привести лишь один героический поступок: убийство бедных девушек, купленных у гнусных торговцев человеческой плотью.

С болью в душе Марти нажал на зеленый рычаг. Раскаленное добела лезвие пронзило его мозг, и тело, разделившись на атомы, унеслось в пространство и время.

Это был его первый клеточный перенос.

Обольщать — судьба человека, Любить — обязанность карантинца.

Карантинская пословица (Карантин — длительный период наблюдения анжорцев за переселенцами из зараженной зоны. Отсюда, вероятно, происходит слово «карантинец», а вовсе не от сорока первых дней после ядерной катастрофы на Ут-Гене, как утверждают некоторые коллеги. Заметки Анатула Хиджиака, неоропского историка и эрудита.)

Слишком долго сдерживаемые слезы заливали герметичные очки маски Жека. Он на ощупь двигался по узкому проходу с прогнившими поручнями, который освещали умирающие светошары. Впереди и позади него тянулись серые неясные фигуры, образуя длинный кортеж, начало и конец которого терялись во тьме. Изредка в могильной тишине подземелий Ут-Гена слышались вопли отчаяния и приглушенные стоны.

Газовая атака и заливка Северного Террариума бетоном начались так внезапно, что немногим карантинцам удалось добраться до эвакуационной галереи. Несколько сотен из миллионов жителей гетто... Агентов, которым удалось пробраться в ближайшее окружение кардинала Фрасиста Богха, обвели вокруг пальца. Предатели перерезали магнитные цепи сирен тревоги, и предупредить удалось только семьи нижних уровней.

Старый Атрак властно надел свою собственную кислородную маску на лицо Жека и из последних сил тащил его к округлому входу в галерею, проделанному в одной из стен плюмшеневой пещеры. Выбравшись в галерею, старый карантинец, бледный и с трудом дышащий, остановился и долго всматривался в своего маленького протеже, а потом прошептал:

— Не забудь. Город Глатен-Бат... Корабль видука Папиронды... Скопление Неороп... Франзия... Мать-Земля... Живи, Жек, и стань воителем безмолвия... Мне уже слишком поздно... Иди быстрее. Крейциане заливают Террариум бетоном...

Перепуганный, окаменевший Жек видел, как смертельная бледность заливает некрасивое лицо Артака, корчившегося на полу от боли. Конвульсии его длинных конечностей становились все более редкими, и маленький анжорец понял, что старый друг одарил его жизнью. Потрясенному Жеку было не до слез. Его подхватил поток перепуганных карантинцев, мужчин, Женщин, детей, которые неслись по узкой эвакуационной галерее. Те, у кого не было маски, задыхались и падали, словно срезанные невидимым серпом. Упавшие образовывали холмики агонизирующих людей, через которые поспешно перебирались живые. Первые потоки жидкого бетона, черной, вонючей, вязкой жидкости, уже лизали пол подземелья, останавливая самых медленных беглецов, стариков и детей, которых матери безуспешно пытались вырвать из объятий хищного спрута. Но бетон, который обычно использовали, чтобы затыкать жерла извергающихся вулканов и провалы, вызванные землетрясениями, затвердевал в считанные секунды и никогда не выпускал свою жертву. Матери предпочитали умереть рядом с детьми, срывали с себя маски и бросали их убегавшим. Царила невероятная сумятица, и мужчины сражались за эти драгоценные аппараты, имевшие автономный запас кислорода на три универсальных часа. Отчаянные крики и призывы на помощь эхом отражались от скалистых стен пещеры.

Работая локтями, ловко пробираясь между бегущими, Жек взобрался на холм из трупов. Он обернулся и бросил последний взгляд в сторону бездыханного тела Артака, лежащего среди стеблей плюмшеня, плантацию которого уже заливали безжалостные языки бетона. Челюсти мальчика болели из-за того, что он с силой сжимал загубник слишком большой для него маски. Его толкнул в спину перепуганный мужчина, и Жек скатился по склону горки из мертвецов.

Через несколько минут, когда он уже бежал вместе с другими по туннелю, послышался глухой продолжительный грохот: система автоматического обрушения перекрыла вход в эвакуационную галерею, преграждая доступ жидкому бетону.

Жек хотел сорвать с себя маску, плохо закрепленные ремешки которой натирали щеки и шею, но женщина, бегущая рядом, не позволила ему этого сделать. Она с трудом, не отпуская зубами собственный загубник, пробормотала несколько слов, которые он понял:

— Не сейчас... опасно... Еще... газ...

Опустив голову, Жек старался ступать шаг в шаг с идущим впереди карантинцем. Тот двигался очень быстро, и парнишке приходилось все время ускоряться, чтобы не отставать от него. Светошары встречались все реже, и те, кому удалось спастись, двигались почти в полной темноте. Паника помешала им захватить лазерные факелы.

Жек не представлял себе, как далеко тянется галерея. Сколько еще времени придется идти по подземелью? Сколько времени он еще сможет вдыхать слишком чистый воздух защитной маски? Его перенасыщенный кислородом мозг уже испытывал приятную эйфорию, сквозь которую иногда прорывались болезненные вспышки прозрения. И тогда он думал о родителях, которые, вероятно, спали сном праведников в своем доме. Как они поведут себя, когда увидят, что гостиная пуста, а кровать единственного сына разобрана? Будут ли кричать от отчаяния, раздирая в кровь щеки, как это делали женщины из гетто, когда их детей засасывал бетон? Изгонят ли из своих воспоминаний сына, как изгоняют дурные сны?.. Его исчезновение станет облегчением для них. Он сомневался, что такие правоверные крейциане, как па и ма Ат-Скин, могут испытывать простые человеческие чувства. Отныне па будет без него охотиться на спящих хищников синегенетического парка, а время, неумолимый скульптор, продолжит прокладывать морщины на красивом лице ма. Не этого ли они хотели, решив отправить его в далекую школу священной пропаганды?

Здесь, в темном и холодном туннеле, среди мрачной процессии изувеченных существ, от которых отказались люди и боги, Жеку хотелось ощутить себя в объятиях родителей, чтобы он мог прошептать им на ухо нежные слова, насытиться их теплом, их запахом. Он никогда не думал, что ему будет так не хватать ругани па. Еще никогда грудь и руки ма не казались ему столь гостеприимными и успокоительными. Чем дальше он уходил от них, тем больше оправданий находил им, тем больше наделял их волшебными, тайными добродетелями. Он заново создавал их, и они, в свою очередь, становились героями легенды, горячими сверкающими звездами, по сравнению с которыми тускнели неведомые звезды Найи Фикит, прекрасной сиракузянки, Шри Лумпа, оранжанина, и махди Шари из Гимлаев. По щекам маленького анжорца текли ручьи слез, оставляя соленые следы на губах, заливая герметичные очки маски. Время от времени женщина, следовавшая за ним, легонько похлопывала его по плечу, призывая ускорить шаг.