Чайник на плите принялся негромко посапывать, над носиком лениво заклубился легкий пар, и Гена, без сожаления прервав свою пламенную речь, занялся приготовлением чая.

– А энклапион? – спросила журналистка. – Вы действительно его нашли? Ведь это же редкостная удача, просто чудо!

– Да, с этим захоронением нам здорово повезло, – согласился Осмоловский. – И мне особенно приятно говорить об этом с человеком, действительно способным оценить значение нашей находки. Да, мы нашли энклапион, датированный примерно серединой двенадцатого века.

– У этого магистра был недурной вкус и ярко выраженная склонность к предметам старины. Прямо как у меня, – заявил от плиты Быков, звякая крышкой заварочного чайника.

– Сейчас я покажу вам фотографии, – сказал Осмоловский, роясь в ящике. – На них все отлично видно, даже зашифрованный текст, выгравированный на внутренней поверхности. Где фотографии энклапиона, Гена?

– Я не брал, – лаконично ответил Быков.

– Бардак и полное отсутствие дисциплины, – констатировал Осмоловский. – Придется снова ввести телесные наказания. Хотите взглянуть на описание? – спросил он у журналистки.

– Позже, – отказалась та. – Сейчас я хотела бы с вашего позволения сделать несколько копий с этих снимков. Если, конечно, вы не позволите мне сфотографировать оригинал. Я понимаю, что моя просьба звучит довольно дерзко, но, боюсь, фотографируя фотографии, я не получу должного качества...

– Полно, полно, сударыня, – поспешно перебил ее Осмоловский. – О чем вы говорите, какая дерзость? Ведь вы же не собираетесь уносить его из этой комнаты, верно?

– Разве что положу на подоконник. Кажется, там немного светлее. Так вы не против?

– Я обеими руками за, – уверил ее доктор Осмоловский. – Вы представляете солидное, уважаемое и, чего греха таить, любимое мной издание. И ваше появление, поверьте, пришлось как нельзя более кстати. Серьезный, написанный квалифицированным специалистом материал поможет сгладить скандальное впечатление, оставленное опусом вашего так называемого коллеги.

– Калеки, – вставил Быков, накрывая заварочный чайник сероватым, с застиранными желтыми пятнами, вафельным полотенцем. – Я имею в виду исключительно интеллектуальную ущербность этого типа. Физически он развит неплохо, и это меня радует: по крайней мере, если все-таки соберусь надавать ему по шее, совесть потом не замучает.

Осмоловский оставил эту хвастливую реплику без ответа, поскольку был занят другим, куда более важным делом. Он осторожно, чтобы ничего не повредить, рылся в ящике, где хранились извлеченные из могилы тамплиера находки – тщательно упакованные, бережно переложенные обрезками поролона и снабженные аккуратными ярлычками.

Не обнаружив пакета, в котором лежал драгоценный энклапион, профессор бросил на своего беспечно орудующего у плиты заместителя пронзительный взгляд, но присутствие столичной журналистки заставило его промолчать: разбросанные по всей комнате личные вещи Юрия Владимировича – это одно, а валяющиеся где попало золотые энклапионы двенадцатого века – совсем другое. Решив отложить серьезный разговор с Геной Быковым до более удобного момента, Осмоловский принялся методично, один за другим, осматривать ящики с так называемыми массовыми находками – черепками, бусами и разрозненными костями домашних животных.

Он осмотрел их все и уже взялся за последний – тот, в котором хранил блокноты с записями и зарисовками, мелкие инструменты, карандаши, рабочую документацию, дневник экспедиции, трубку, кисет и прочий мелкий хлам, – когда заметил, что в комнате уже некоторое время стоит какая-то странная, нехорошая тишина.

Подняв голову, Юрий Владимирович увидел, что журналистка Антонина Корсак тактично, напустив на себя приветливо-безразличный, отсутствующий вид, старательно смотрит в пыльное окошко. А Гена Быков, аспирант кафедры археологии, стоял у плиты, держа на весу чайник с кипятком, и смотрел на своего шефа с выражением немого вопроса в округлившихся глазах. Отвечая на этот вопрос, Осмоловский едва заметно отрицательно покачал головой и с удвоенной энергией принялся рыться в ящике. У Гены от изумления отвисла челюсть; постояв так еще секунду, он закрыл рот и осторожно поставил чайник на плиту. Покосившись на журналистку, которая по-прежнему делала вид, что вокруг нее ничего особенного не происходит, Гена присоединился к своему шефу и любимому учителю.

Они искали вместе еще четверть часа, вытряхнув на пол содержимое всех ящиков, переворошив одежду Осмоловского и сдвинув с мест всю мебель, сколько ее было в комнате. По истечении названного времени комната была перевернута вверх дном, но поиски ничего не дали: золотой энклапион исчез, а вместе с ним исчезли фотоснимки и карандашные зарисовки, на которых он был запечатлен, и даже сделанное профессором описание находки.

Гена Быков сел прямо на пол и громко, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес в пространство:

– А вот это уже не смешно.

Ему никто не ответил, и это был как раз тот случай, когда молчание служило знаком полного и безоговорочного согласия.

* * *

После обеда Ирина отправилась по магазинам – ей показалось, что купальник полинял и выглядит недостаточно шикарно для того, чтобы Глеб мог ею гордиться. Спорить Сиверов не стал, хотя не преминул заметить, что, с его, сугубо мужской точки зрения, наилучшим из возможных фасонов купальника служит его полное отсутствие. А поскольку ему лично купальник безразличен, то и покупается данный предмет туалета, следовательно, для постороннего люда, коему лицезрение его супруги без купальника воспрещено под страхом смертной казни.

Речь получилась чересчур длинной и запутанной, и он вздохнул с облегчением, сумев более или менее связно проговорить всю эту чепуху до конца. При этом он и сам, честно говоря, не совсем понял, что, собственно, хотел сказать, зато Ирина поняла его прекрасно – не столько умом, сколько женским чутьем, которое безошибочно подсказало, что идти с ней по магазинам супруг не желает, а желает, наоборот, поваляться в прохладном номере с газеткой, только не знает, как ей об этом поделикатнее сообщить. Поэтому она безапелляционно заявила, что такой, с позволения сказать, помощник и советчик в магазине ей ни к чему, что стать завсегдатаем нудистского пляжа она еще не готова и что, следовательно, отправится в свой шоп-тур в гордом одиночестве, предоставив всяким лентяям убивать время, как им заблагорассудится.

– Мы с тобой отличная пара, – заметил по этому поводу Глеб, с нескрываемым и, как показалось Ирине, немного преувеличенным, чуть ли не показным удовольствием задирая ноги на спинку кровати. – Помнишь, был такой фильм – "Прирожденные убийцы"? Один из нас будет убивать время, а другая – деньги...

Обуваясь в прихожей, Быстрицкая заметила на полочке под зеркалом мобильный телефон Глеба. Оглянувшись на дверь и убедившись, что муж ее оттуда не видит, она протянула руку и ткнула пальцем в первую попавшуюся клавишу. Телефон на это никак не отреагировал – слава богу, он все еще был выключен. Но уже само его появление на виду после почти трехнедельного заточения в боковом кармашке дорожной сумки служило явным признаком того, что отдых начинает Глебу надоедать.