солнце дня счастья государя Сахибкирана. В то время признаки несчастья Хусайн-бека с каждым днем усиливались: он творил такие дела, не приличествующие государственному мужу.

Одно из этих деяний то, что, будучи скрягой, он стал проявлять тягу к стяжательству и накопительству богатств, что не было достойно султанов. Его алчность возросла настолько, что он начал обращать взоры на людей из круга приближенных государя Сахибкирана. На Джаку-бека, Сайф ад-дин-бека, Ак Бугу, Элчи Бахадура и Давлат-шаха Бахши он наложил дань и назначил сборщика, чтобы тот собрал названные вещи.

Эти бахадуры незадолго до того все свои богатства и вещи потеряли в «грязевой битве» и названные цифры они не могли собрать. Поэтому они пришли к государю Сахибкирану с жалобой. А великодушие государя было таково, что ради них он отдаст все, что потребуется. В том числе к Хусайн-беку он отправил две серьги Олджай Туркан ага (жены Тимура, сестры Хусайн-бека. – А. М.).

Хусайн-бек, увидев, узнал серьги сестры, но тогда его алчность возросла настолько, что он уже не видел вещи сестры, и взял их.

Всего из наложенных цифр были собраны деньги и драгоценности на три тысячи алтунов[82]. Для уплаты остальных государь Сахибкиран послал собственных коней.

Хусайн-бек понял, что это личные кони государя, и не принял, извинившись, сказал: «Я пойду в Сали Сарай. Хочу из этих денег часть послать Хусайну Суфи, если он выдаст свою дочь за моего сына. Ежели после моего ухода, проявив дружбу, вы отошлете остальные деньги за мной, будет очень кстати».[83]

Очевидно, именно тогда Тимур сильно пожалел, что десять лет назад, женившись на сестре Хусайн-бека, «…в силу родственных отношений, возбудил в нем желание взять Мавераннахр (стать его правителем. – А. М.). Причиной этой ошибки, – писал Тимур в своей «Автобиографии», – было то, что я считал дружбу этого дурного человека искренней; я не знал, что в его характере соединены, подобно четырем стихиям, четыре дурных качества: 1) зависть; 2) скупость; 3) жадность и 4) высокомерие…

Я никогда не заботился о том, чтобы скопить побольше материальных богатств. Никогда я не чувствовал зависти к кому-либо. В этом отношении для меня был крайне поучителен пример амира Хусайна, причиной падения которого была жадность, проявленная им по отношению к имуществу своих подданных».[84] Кроме того, «…он осмелился захватить у меня силою области Балха и Хисар. Из уважения к его сестре, моей жене, я всё не хотел платить ему злом…».[85]

Однако после ее смерти в том же 1366 году родственные отношения, которые были между Тимуром и Хусайн-беком, оборвались. И поскольку «эмир Хусайн, неуклонно стремясь к своей погибели, истощал все свои хитрости на то, чтобы строить мне козни; наконец я решил оружием усмирить его».[86]

«Собираясь на войну, – вспоминал то время Тамерлан, – я видел сон, будто бы амир Хусайн, на серебряном блюде поднес мне меч, клинок которого весь сплошь был облеплен мухами. Этот сон мне истолковали так, что… могущество амира Хусайна должно было перейти ко мне, а самого его мне суждено было убить…».[87]

В конце 60-х годов XIV века, помимо Тимура, «претендующим на царствование и имеющим величие и славу, был только Хусайн-бек». Однако, как писал в своем «Уложении» Великий эмир Тамерлан, «…многие военачальники племен не признавали еще моей власти; каждый из них хвастался независимостью перед своими вассалами, некоторые из подчинившихся мне говорили, что «так как все они имеют одинаковые права на управление, то было бы справедливо разделить между ними власть и преимущества».

Но эти речи не охладили во мне стремления к верховной власти. «Так как Бог только один, говорил я сам себе, а не имеет себе товарищей, то и правитель государства должен быть также один».

В эту самую минуту Баба-Али-Шах, подошедши ко мне, сказал: «Тимур! Всевышний объявил, что если бы на небесах или на земле было два Бога, то порядок Вселенной нарушился бы».

Слова этого святого укрепили меня в моем решении. Я потребовал почерпнуть предсказание в священной Книге (решил погадать по Корану. – А. М.), и мне выпал следующий стих: «Мы сделаем тебя своим наместником на земле».

По прочтении этого места, которое я считал для себя весьма благоприятным, я обратил все свои усилия на то, чтобы смирить эмиров, выражавших притязания на разделение со мною славы и могущества, (и подчинить их своей власти. – А. М.).

Я начал с того, что отправился к эмиру Хаджи Баруласу, которого я скоро склонил на свою сторону. Что до эмира Шейх-Мухаммеда, он всегда предавался пьянству и от этого умер. После его смерти его область перешла в мою власть.

Я послал предостережение эмиру Баязиду джалаиру, правившему областью Ходжента, но он не обратил на него внимания. Немного спустя его племя взбунтовалось против него, и он был приведен ко мне в оковах. Ласки, которыми я его осыпал, заставили его краснеть за свое прежнее поведение.

Илчи-Буга сульдуз поднял знамя независимости в Балхе; я удовольствовался тем, что противопоставил ему эмира Хусайна, провозглашавшего, что этот город – столица его предка Казагана.

Мухаммед Хаджа Аперди из племени найман, захватив область Шипурган, объявил себя моим врагом, а я, дав ему другую область, сделал его своим верным слугой.

Князья Бадахшана, правившие этой страной, объявили мне войну. Я употребил по отношению каждого из них такую тонкую политику, что они рассорились, напали друг на друга и кончили тем, что возвратились в мое подчинение.

Кейхосрау и Ульджайту Аперди владели областью Хутталян и городом Архаиг. Я послал подкрепление Кейхосрау, чтобы он мог захватить владения своего противника, который тотчас же прибегнул к моему покровительству.

Эмир Хизр ясаури, подкрепляемый своим племенем, завоевал область Ташкента. Я постарался тогда восстановить согласие между Ульджайту Аперди и Кейхосрау (о котором я только что говорил); я дал им военные отряды для того, чтобы разбить племя ясаури. Их начальник (предводитель племени ясаури. – А. М.), растерянный, пришел просить у меня защиты.

Спокойствие, водворенное мною в Трансоксании, бывшей до того добычей опустошения, увеличило значение моей армии. Племя барулас (в котором родился Тимур) приобрело славу, а мои подвиги доставили известность войску царства (Улуса. – А. М.) Цагатая.

Я предписывал законы всем коленам, воинам и народам Трансоксании; только несколько крепостей, подчиненных эмиру Хусайну, не признавали еще моей власти. Мое величие и могущество возбуждали зависть в этом мире. Он (Хусайн-бек. – А. М.) осмелился объявить мне войну…».[88]

О решающем этапе противоборства Тамерлана и Хусайн-бека нам поведал Шереф ад-дин Али Йазди: «Из дел и поведения