Боковым зрением я уловил шевеление воздуха.

В палате проявился Гольян. Вот прямо так — не вошел, не пробрался, а нарисовался враз. При этом он не стоял, а лежал на спине, аккуратно подпирая дверь ногами. На мой вопросительный взгляд приложил указательный палец к губам. Серьезный, сосредоточенный, он внимательно озирал палату. Верно, изучал на предмет камер и прочих скрытых устройств. И руками так во все стороны разводил, точно медитировал. Ничего смешного вроде, а мне смеяться хотелось. Вот же шустрый веник! И сюда умудрился проскользнуть. Не зря его Гольяном прозвали. Верткий да скользкий — ни за что не удержишь. Если захочет куда-то проникнуть — обязательно пройдет и прошмыгнет.

Гольян выплюнул в ладонь серый комок сосновой смолы, поднявшись, подкрался к зависшему надо мной грависенсору. Найдя отверстия микрофонов, прилежно залепил их смолой, а к камере плотно прижал обе ладони.

— Ты давай это… Не лыбься. Сейчас Скелетон через меня поработает. Наведет здесь картинку.

— А где он? — тихо поинтересовался я.

— Где надо.

Гольян ушел в себя, отключился от мира. И ладони у него дрогнули. Я отвел взгляд в сторону. Скелетон с Гольяном много чего научились вытворять с техникой. В Ковчеге — вон сколько всего перепортили. Но дуэт, надо признать, был слаженный. Я не сомневался, если надумают удрать через Излом, то непременно вдвоем.

— Готово, — Гольян шумно выдохнул и, присев на край моей койки, энергично встряхнул ладонями. — Картинку мы им заморозили минуток на шесть-семь. А дальше линять придется. Так что вот…

— Чего вот-то?

— Ну… — Гольян немного растерялся. С задачей проникновения он справился, а далее, видимо, план у него прорисован был смутно.

— Пришел вот. На тебя поглядеть, проверить, как ты тут.

— Да нормально все. Руки вон новые приставили. — Я показал ему ладони. — Нравятся?

— А мне-то что. Главное — чтоб тебе нравились.

— Да мне нравятся. Дохлые только. Развивать надо. Вон, эспандеров сколько… У Мятыша, верно, столько же. Он этажом выше.

— Знаю, мы туда поначалу сунулись, но там народ толчется, сиделка постоянно. Так, глянули одним глазком…

Это утешало. Значит, вместе в Ковчег вернемся. Сколько им еще нас тут мариновать…

— Между прочим, про вас тут спрашивали, — сообщил я. — И про Хобота, и про то, как периметр взламывали и прочие дела. Серьезный такой допрос.

— А ты что?

— А что я! Все они, похоже, и так знают. Ну то есть про периметр только догадываются, а про озеро им без того все было известно.

— Откуда это? — насторожился Гольян.

— Оттуда… — я коротко изложил ему все, что разузнал. Гольян только головой мотал, пока слушал.

— Да-а… Качественно спалились. Мы-то, дураки, гнем там пальцы, невинных изображаем. И они ведь помалкивают! — он снова помотал головой. — Чего мудрят, непонятно? Или подловить хотят?

— Чего им ловить? Без того подловили да на кукан посадили.

— Ну, Ковчег не кукан… А про Хобота они что знают?

— Похоже, многое. Очень уж вопросы пакостные. Про книгу, про карту, про то, какие уроки на открытом воздухе с нами проводятся. Что именно нам рассказывал и читал.

— Гляди-ка ты! Выходит, и впрямь Хобот им голову морочит!

— В смысле?

Гольян растянул губы.

— У нас ведь там тоже кругом системы слежения, верно? Вроде этой бандуры, — он кивнул на зависшую над моей койкой камеру. — Но раз они мало что знают, выходит, Хобот отключает их как-то, понимаешь? Или наводку делает — типа, как мы сейчас со Скелетоном. Внимание отвлекает, значит, а сам в это время книги нам читает или истории про запретное толкает.

— Да… Хотелось бы мне в голову им заглянуть. Что они там про нас думают. Жаль, не умеем.

— Ну… Это как сказать, — Гольян прищурился. — Можно, наверное, и попробовать. Насчет периметра мы там учудили одну шуточку с аппаратурой, теперь техники с ней копаются. — Он хмыкнул. — До сих пор, между прочим, понять ничего не могут. Отказ-то перемежающийся — то есть, то нет. Заодно от Хобота внимание отвлечем.

Я нахмурился.

— Как думаешь, не выгонят его?

Гольян вновь обрел прежнюю серьезность.

— Если честно, чем-то таким попахивает, — признался он. — Но мы ведь тоже не зря хлеб жуем — расшевелили народ. Если что, бузу поднимем. И вы скорей выходите. До вас добираться — семь ног сломаешь. В лесу сегодня чуть с зубарем не столкнулись.

— Врешь!

— Отвечаю. Хорошо, Скелетон его загодя почуял. Так ведь и он, гад, нас учуял, следом побежал.

— Ну?

— Ага. Скелетон обманок ему оставил, так он мимо пробежал. Мог, по идее, и догнать. Была там одна минута, когда я чуть в штаны не наделал.

— Иди ты! — не поверил я.

— Точно. И Скелетон смандражировал. Это ж такая зверюга! Замерла за кустами и смотрела на нас. Минуту, наверное. Я даже слышал, как она воздух ноздрями втягивает.

— Ну?

— А потом отступила. Мы уже только прыжки слышали. Упрыгала, точно кенгуру.

— Да-а… — дрожь Гольяна даже мне передалась. Я ясно представил себе, как стояли они там в лесу и глазели на это чудище. И ведь не драпанули — все равно дальше пошли. А все только для того, чтобы навестить нас в больнице.

— Но ты это… Хорошо тогда подорвал. С Мятышем-то… — Гольян нескладно прикашлянул, болтнул ногами. — Никто не ожидал даже.

— Брось. Он и легкий совсем оказался.

— Легкий не легкий, а ты его километров семь пер.

— Семь? — я и сам удивился.

— Ну да. По прямой ведь летел. Никто бы так не сумел.

— Зато теперь здесь лежим. Точно обмылки какие-то.

— Это точно — лежите прочно. А залеживаться, как известно, вредно, — согласился Гольян. Повернувшись к окну, на секунду испуганно зажмурился.

— Что-нибудь не так? — встревожился я.

— Скелетон торопит, — Гольян продолжал вслушиваться в неведомые мне сигналы. — Поднимается кто-то на этаж…

— Врачи?

— Да вроде не совсем, — Гольян юрко вскочил, хлопнул меня по груди. — Ладно, ты восстанавливайся. Парни тебе все шлют… ну, короче, сам понимаешь.

Он забавно потряс кулаком, и по лицу у меня сама собой расползлась улыбка. Гольян умело отодрал свои смолистые липучки от камеры, на цыпочках отошел к двери. Подмигнув мне, выскользнул в коридор.

А спустя минуту в палату зашли двое: врач и один из тех излишне любопытных. Этот был лыс, и глаза у него прятались за хитрыми мультисенсорными очками.

— Здрасьте! — громко поздоровался я.