— Ну… В принципе я бы послушал.

— В принципе… — Гольян хмыкнул. Он как раз щепочкой окунал в озеро выловленную где-то букашку. Букашка не тонула и не погибала. Извивалась червяком, трепетала крылышками и плыла уверенно к берегу.

— В принципе, майн литл бэби, нас мало волнует, что оно там думает. Не замышляет поработить землю, и ладушки. Если хочешь знать правду, так человечество вообще никогда не интересовали звездные миры и прочие там загадки-погремушки. Разве что на предмет стибрить технологию поинтереснее. Ну или повоевать, конечно, мускулами помериться. И озеро это… Вот выдрессировали его, приучили жрать всякий хлам, а большего никому и не надо. Оно, может, и не глупее нас, только нам-то от этого какой прок? Плещется себе, думает о чем-то своем, и ладно.

— Как-то ты странно рассуждаешь. По-твоему, люди только ради себя и способны жить?

— А ради кого же? Ради марсианских микроорганизмов? Или монстриков с Глории?

— Я вот боюсь, — тихо и задумчиво проговорил Скелетон, — что люди и ради себя уже утратили способность жить.

— Ну ты даешь! — удивился Гольян. — Но ведь живут же!

— Это они по инерции. Живут и никак остановиться не могут. А зачем, для чего — уже и забыли.

— Правильно! Чипов всем навставляли, думать отучили. Даже самые нормальные и те мучаются. — Это встрял уже Хома. Ему тоже хотелось пофилософствовать.

— Если ты про Хобота, то не переживай. Он тоже не особенно мучается.

— Откуда ты знаешь?

— Значит, знаю. У них пукалка такая в черепе работает — состав крови меняет. Начинаешь переживать, тебе раз эндорфинчиков! Ровно столько, чтоб ты ногти не грыз. Ты наших преподов видел хоть раз в депрессняке?

— Вроде нет.

— То-то и оно. Всегда подтянутые, с улыбочками от уха до уха, просветленные, блин. Даже когда сердятся — точно по одной программе работают. И текст один, и слова.

— Андроиды, что ты хочешь… — Гольян свернутым лопухом зачерпнул порцию озерной воды, перенес в бочажок, вылил. Скучновато зевнул.

— Тухло, никаких изменений.

— Кустаначиу правильно сказал: скисло тут все давно, — пробормотала Викасик. — Вон и людей по берегам не видно, перестали ездить.

— А зачем им ездить, они и без озера давно бессмертные.

— Чего мы вообще сюда приперлись? — Гольян поморщился. — Лучше бы грибов пособирали, пожарили. Э-э, Кайман, хорош! Прибьешь Хомячка…

Кайман и впрямь совершил невозможное — поймал-таки обидчика. Хома излишне увлекся дразнилками — споткнулся о древесный корень и растянулся. Тут-то его и настигло возмездие. Кайман навалился на визжащего Хому и теперь охаживал кулаками. Скелетон недобро растянул тонкие губы, посмотрел точно в стриженный затылок Каймана, на несколько секунд прикрыл свои серые глаза. Здоровенный парняга как раз принялся душить Хому. Не задушил бы, конечно, но порядок есть порядок, и Скелетон с удовольствием сотворил то, что он не раз проделывал в Ковчеге. Могучая спина Каймана замерла, а после начала изгибаться дугой. Кайман захрипел.

— Скелетон… Гад… Ты чего?

— Кто гад?

— Отпусти…

Все так же отстраненно улыбаясь, Скелетон опустил глаза, тонкими узловатыми пальцами с силой растер надбровные дуги, помассировал виски. Я перевел взгляд на Каймана. Он все еще чувствовал себя неважно, сидел на земле, уныло растирал плечи и поясницу. В сторону Скелетона старался даже не глядеть. Освобожденный Хома независимо отряхивался и вообще вел себя так, словно это он самолично только что отмутузил Каймана. Даром его Хомяком когда-то прозвали. Важность да надутость изображать у него получалось здорово.

— Ребцы! — тоненько вдруг позвал Мятыш. Тоненько так, жалобно — меня аж морозцем пробрало.

Сначала я даже не понял, что стряслось. Да и никто не просек с первых минут. Мятыш ковылял к нам, и что-то такое было у него с ногами. Я вскочил с места, Вика рывком поднялась, повскакали и другие.

Левой ступни у Мятыша не было. То есть брючина болталась, а опирался он уже на культю. Только сам Мятыш с ужасом глядел на свои руки. Ладони и пальцы у него пузырились, оплывали водой. Прямо так и капало на землю. Часто-часто. Но не кровью, а именно водой.

— Ты что… — Скелетон шагнул к Мятышу. — Ты… Это что, в озеро окунул?

— Во, дурила! В Зыбун сунулся… — Гольян подскочил к Мятышу, тут же отшатнулся прочь. Касаться Мятыша было страшно, и мальчишечка тоненько заскулил.

— Бо-ольно… Ножку больно…

Ватага в растерянности топталась вокруг. Подходить к Мятышу никто не решался. Пальцев уже не было, на руки паренька страшно было смотреть. И на землю капало все чаще и чаще. Мятыш уже и стоять не мог, упал на колени, кудельки на его лбу стали мокрыми от пота. В глазах стыли ужас и непонимание. Он исчезал. Что-то пожирало его — кусочек за кусочком!

— Я только зачерпнул… Башмак протереть. От глины…

Все было ясно. Чертово озеро все-таки показало свой нрав. Мусор оно растворяло прекрасно. Ну а помимо мусора — и случайных непрошенных туристов.

— Чего делать-то? — пробасил Кайман. Голос у него дрогнул.

Бледный, как мел, Скелетон поднял обе ладони.

— В стороны! В стороны отошли! — заорал Гольян. Он раньше других сообразил, что лучше Скелетону в эту минуту не мешать. Что-то Скелетон намеревался сделать.

— Ножку больно… — Мятыш стоически кусал губы. Не хотел плакать при парнях. Видно, что терпел. И ведь, наверное, уже понимал, что умирает, что поганое озеро убивает его миллиметр за миллиметром.

Скелетон напрягся. Мне показалось, что капает уже не так часто. И сейчас я тоже мысленно старался помочь Скелетону. Энергии как-то добавить, что ли. Только как?

— Уже не жжет… — сообщил Мятыш. — Лучше вроде…

Как бы в это хотелось поверить! Всем, кто стоял рядом. Я этот проблеск надежды по лицам увидел. Скелетон ведь много чего умел. Потому и слыл самым сильным в Ковчеге. Это признавали даже преподы.

— Не выходит. — Воздух с шумом вырвался через сжатые зубы Скелетона. — Боль немного унял, сосуды закупорил, но это ненадолго.

Мятыш услышал. И понял все не хуже нашего. На ангельские его щечки одновременно скатилось две слезинки. Он молчал, но все-таки плакал. Молча оплакивал свою внезапно обрывающуюся жизнь.

— Преподов надо звать, — сипло выдавил из себя Гольян.

Скелетон покачал головой.

— Здесь мертвая зона, не услышат.

— А если всем вместе попробовать?

— Бесполезно. Это же заповедник… Его к железке надо. Если, конечно, успеем. Только они и сумеют спасти…

Небо вдруг враз стало красным. Может, над всеми, а может, только надо мною одним. Точно из ведра плеснули алым и блестким. А еще сердце стиснуло. И снова я увидел мальчика из сна — маленького, улыбчивого, чем-то неуловимо похожего на Мятыша. Прямо как током ударило — горящим таким стоп-кадром. Кажется, Викасик уже делала к Мятышу шаг, но я вдруг понял, что она не успеет. Ни она, ни Скелетон, никто. И, оттолкнув ее, скакнул к Мятышу, рывком подхватил его на руки.