«Его Королевскому Высочеству принцу Абдул Керим-Эфенди».

Она долго рассматривала заглавие, все больше убеждаясь, что она такая же ненормальная, как и последние Османы, потом продолжила:

«Ваше Королевское Высочество! Вы никогда меня не видели и вряд ли даже помните мое имя. Его Величество, наш великий император и покровитель всех правоверных, однажды постановил, что я, с великой милости Господа, должна буду переселиться во дворец Вашего Высочества и стать Вашей покорной рабой и верной женой.

Я очень несчастна, Ваше Высочество, тем, что Бог не позволил этому свершиться. Теперь я живу в Берлине и посещаю Дом знаний, где изучаю историю священных предков Вашего Высочества. Мне очень грустно, так как я бесконечно одинока. Я больше не ношу чадру, и все мужчины могут меня видеть. Покарайте меня, о Всемогущий! Но женщине без чадры очень трудно не поддаться соблазну. Припадаю к Вашим священным стопам и молю Вас: возьмите меня к себе, где бы Вы ни были, чтобы я могла Вам служить и дышать с Вами одним воздухом. Если Вы пожелаете, я буду Вашей служанкой; вечерами, после работы буду массировать Вам ноги. Если Вам приходится водить такси по узким улицам в незнакомом городе, я буду давать Вам в дорогу термос с горячим кофе и ждать Вас на стоянках, чтобы помахать Вам рукой. Если же Ваше Высочество навсегда откажет мне в этой милости, тогда молю Вас отречься от меня, чтобы я чувствовала себя свободной и бросилась в пропасть, которую называют любовью, и куда попадают все женщины, не носящие чадру. Потому что я молода, Ваше Высочество, и мое воспитание в отцовском доме еще не завершилось, когда мы лишились этого дома. Поэтому я слаба и у меня нет ни терпения, ни достаточного самообладания, которыми должны обладать женщины. Я часто думаю о Вас, о Вашем дворце и о деревьях, которые росли в Вашем саду и мимо которых я проезжала когда-то, мечтая, что когда-нибудь смогу отдохнуть в их тени. Не сердитесь на меня, Ваше Высочество, ибо я Ваша раба, связанная долгом принадлежать Вам, как приказал мне наш Император и Господин».

Азиадэ подписалась, вложила письмо в конверт, потом опять достала его и, покраснев, дописала:

«Если же Ваше Высочество откажет мне в ответе, то боюсь я приму это как знак Вашей немилости, окончательной немилости, которая толкнет меня в объятия другой любви».

Она заклеила конверт и нерешительно взглянула на него. Никто не знал, где пребывает принц. Она написала:

«Правительству Турецкой республики. Лично в руки изгнанному принцу Абдул Кериму. Очень важно! Просьба переслать!»

Не было никакой надежды, что письмо дойдет до адресата. Она вышла из библиотеки, а лысый библиотекарь одобрительно и с уважением, посмотрел ей вслед.

«Какая прилежная студентка, — подумал он. — Интересно пишет ли она диссертацию? Наука не должна лишаться таких людей».

Тем временем Азиадэ пошла по Доротеенштрассе. Хаса помахал ей. Она села в машину и Хаса опять заговорил о том, как было бы прекрасно поехать в свадебное путешествие в Италию на машине.

— Остановите-ка здесь, — попросила Азиадэ.

Она подошла к почтовому ящику и опустила в него письмо. Вернувшись в машину и свободно облокотившись на спинку сиденья, она несколько небрежно сказала:

— В Италию? Вы полагаете? Это было бы здорово.

Потом молча стала смотреть в окно. Она очень любила Хасу.

Ахмед паша сидел в кафе «Ватан» и думал о том, что он уже не властен над своей жизнью.

Индус за стойкой меланхолично перебирал четки, Смарагд, кельнер из Бухары, разносил кофе, а черкес Орхан бей рассуждал о неисповедимости путей Господних.

— Религия этого не запрещает, — сказал Смарагд.

В кафе «Ватан» не принято было что-то скрывать.

— Да, — грустно согласился паша, — религия этого не запрещает.

Жрец из секты Ахмедия подошел к нему и, поглаживая бороду, загадочно произнес:

— Все в одном и один во всем. Через единение плоти к единению крови.

Он отпил шербет и предложил паше сигарету.

Индийский профессор отложил четки и мрачно сказал:

— Господь устами Пророка провозгласил: «Лучше верный раб, чем неверный пес».

— Это касается только язычников, — перебил его Смарагд. — Имам Бухары написал к этому толкование.

Все замолчали, а черкес скрылся в соседней комнате.

— Он, собственно говоря, никакой ни неверный, а просто свободомыслящий, — промолвил паша.

Он печально кивнул и индус участливо сказал:

— Как верно вы рассуждаете, Ваше превосходительство. К тому же, он богат.

В кафе вошел полный сириец, и пророчески изрек:

— Что есть деньги? Пыль у престола Всевышнего. Где миллионы Абдул Гамида? Разве они спасли его трон? Один святой из пустыни Неджд сказал…

Но он не договорил, потому что Смарагд поставил перед ним кофе, а профессор с грустным равнодушием повторил:

— Как вы верно рассуждаете!

Текли минуты. Паша поднял свой сухой, смуглый палец и заказал еще один кофе. Озабоченно всматриваясь в пустоту, он подумал, что если двоюродный брат из Кабула не пришлет ему в ближайшее время денег, то все-таки придется пойти работать консультантом в какую-нибудь ковровую лавку.

Тихий шепот прервал тишину кафе. Один марокканец рассказывал Смарагду:

— …. и тогда он выхватил свою саблю и заколол тысячу неверных. Весь Риф был на его стороне. Все жители Кабула. Он станет халифом и тогда пробьет час всех неверных.

— Как вы верно рассуждаете, — восторженно проговорил Смарагд, наливая кофе.

Из соседней комнаты послышался голос черкеса.

— Проходите, брат мой, паша будет очень рад.

Он вошел, ведя за руку полного, бородатого мужчину с мрачным и в то же время ребяческим взглядом.

— Ваше превосходительство, — торжественно произнес черкес, — разрешите представить вам господина Аль-Соколовича, купца из Сараево.

Босниец поклонился. Он явно был рад возможности поговорить с настоящим пашой.

— Из Сараево? — переспросил паша, зашевелив бровями. — Это очень известный город.

— Совершенно верно, Ваше превосходительство, — радостно подтвердил купец.

— Я надеюсь, что ваш благородный народ живет по законам веры.

— Воистину так и есть, Ваше превосходительство. Что есть люди без Бога? — вздохнул Аль-Соколович, словно сознавая всю тщетность человеческую пред ликом господним и стал рассказывать о школах и мечетях Сараево, о временах турецкого господства и об отце паши, который командовал армией и имел свою резиденцию в Боснии.

— В мире о нас мало знают, — говорил он, — а наш народ смирный и богобоязненный. У нас есть ученые, имамы и мечети, и даже люди, совершившие паломничество в Мекку. Может быть, паша хотел бы съездить в Сараево?