Но ничего, кроме детских каракулей, не получилось.

Сидорову захотелось почитать о великих художниках. Интересно, они сразу родились гениями или научились создавать шедевры постепенно? Он спросил у Кости, где бы достать книжек о художниках. В библиотеку, что ли, записаться?

– Папа, какая библиотека? – засмеялся сын. – Мы в двадцать первом веке живем. Мы же тебе не зря ноутбук подарили. Давай проведем к вам домой Интернет, и читай, что хочешь.

Раньше Сидоров даже бравировал тем, что ничего не знает про Интернет и знать не хочет. Непонятно было ему, зачем платить деньги за какой-то Интернет, если по радио и телевизору можно бесплатно всё услышать и увидеть, а в копеечной газетке прочитать. А тут он уцепился за предложение сына, попросил помочь. Костя пригласил специалистов, молодые парнишки просверлили стену, протянули в квартиру кабель, установили вай-фай, настроили ноутбук. Сидоров так и не узнал, во сколько услуга обошлась, Костя взял расходы на себя, мол, это тоже планировалось в подарок.

С ноутбуком совладать Сидоров особенно не затруднился. Уж радиально-сверлильный станок-то был посложнее. Костя показал ему главные кнопки, как мышкой пользоваться, а остальное Сидоров своей головой дотумкал. Поначалу, конечно, поматерился, однако постепенно дело пошло, и теперь ему доставляло удовольствие лечь на диван, положить ноутбук на живот и погрузиться в безграничный интернетовский мир, который оказался занятной штукой. Естественно, безобразия там хватает, чего только не насмотришься. Особенно Сидорова поразила порнушка. Спору нет, мужиков она стимулирует на подвиги. Но это ж надо же сколько на свете баб бесстыжих! Мужика-то кто осудит, если он, тем более, холостой. А ты-то, дура, завтра по улице пойдешь, как ты соседям или знакомым в глаза будешь смотреть? Да и замуж после таких кульбитов кто тебя возьмет? А из новостей интернетовских начерпаешь столько информации, что голова кругом идет, и хрен разберешь, кто врет, а кто привирает. «Партию и правительство» костерят на все лады, раньше за это можно было бы по-серьезному схлопотать, а теперь все д’Артаньяны, что хотят, то и творят, не боятся. Но Сидоров в политику не лезет. Ну ее, политику, все равно там правды не найдешь.

Он забил в поисковик два слова «великие художники», и Интернет выдал ему три миллиона ссылок. Прочитав несколько кратких биографий, Сидоров уяснил, что жизнь у художников складывалась по-разному – у кого удачно, у кого не очень, жизненный срок выпал кому долгий, а кто и пожить толком не успел. Но одно было общее: художественное дарование проявилось у каждого из них с юных лет, и успеха они добились в результате каждодневного упорного труда. А Сидоров как не умел в детстве ни петь, ни рисовать, так и сейчас не умеет. Какой же он к едрене-фене художник? Какая презентация вообще может быть? Что за чушь!

Поздно вечером весь в смятении, Сидоров позвонил племяннику:

– Витька, мне надо с тобой поговорить. Приезжай, иначе я не усну.

Обеспокоенный Богема, и без того озабоченный предстоящей презентацией, прилетел как на крыльях. Маруся, открывшая ему дверь, махнула в сторону кухни: «Всю душу вымотал, паразит!». На кухонном столе перед Сидоровым стояла початая бутылка водки, он сосредоточенно курил.

– Понимаешь, Витька, здесь что-то не так, – начал он сразу без предисловий. – Вот ты хочешь устроить какую-то там презентацию, придут люди, будут смотреть, слушать, и я буду там как бы герой, как бы художник. А ведь я не художник. Понимаешь?

– Понимаю, хотя не согласен. Но ты говори, говори, – сказал Богема, присаживаясь.

– Ишь ты, не согласен он. – Сидоров неодобрительно на него взглянул. – А если я не художник, зачем народ обманывать? Заводские мужики узнают, скажут: ого, Толик-то Сидоров в художники заделался! Цирк! Позор! Да я со стыда сгорю и пепла не останется!

Он потянулся к бутылке, но племянник его остановил:

– Погоди, дядя Толя, давай договорим, потом выпьешь. Ты всё сказал?

– Всё! – раздраженно бросил Сидоров.

– Теперь дай мне свое мнение высказать. Кто сказал, что ты не художник?

– Никто, я сам знаю! – крикнул Сидоров.

Заглянула Маруся:

– Что тут у вас?

– Закрой дверь! – рявкнул Сидоров.

Маруся исчезла.

Богема, вздохнув, налил в рюмку водку.

– Ладно, дядя Толя, выпей, успокойся, и я все объясню.

Сидоров выпил.

– Объясняй, – буркнул он, закусывая соленым огурцом.

– Знаешь, в чем твоя ошибка, дядя Толя? Тебе непременно хочется смешаться с серой массой, – сказал Богема. – Тебе хочется, чтобы тобой управляли. Работай, Толик, вкалывай на износ, а мы, хозяева жизни, будем платить тебе столько, сколько тебе надо, чтобы ты только с голоду не помер. А если ты нам не понравишься, или просто так нам захочется, мы тебя уволим. Мы – короли, а ты – чмо болотное. Ага, тебе важно, что скажут заводские мужики. А кто-нибудь тебя защитил, когда тебя, заслуженного рабочего человека, вытолкали в шею с завода? Кто-нибудь хотя бы слово вякнул? Нет! Все засунули свои языки сам знаешь куда. И вот ты хочешь остаться одним из многих в этой запуганной толпе, а тобой будут командовать. Ты будешь пахать, как проклятый, за гроши, а они, твои хозяева, будут на Канарах отдыхать. Ты этого хочешь? Да тебе любой мужик готов позавидовать. У тебя у одного есть уникальная возможность вытащить свой дрын и сказать: а вот нате вам, уроды!

– Да какой там дрын? Чего ты мелешь? – встрепенулся Сидоров.

– Ну, это я утрирую, фигурально выражаюсь, – уточнил Богема. – Почему ты вдруг решил, что ты не художник? Я видел твои рисунки, да и не только я, и никто не сказал плохого слова.

Видимо, страстная речь Богемы и его слова о фигуральном дрыне пришлись Сидорову по душе, он расслабился, и сопение его стало не такое уж сердитое.

– Да я тут залез в Интернет, почитал о художниках, русских классиках. Ну, как их там: Репин, Суриков, Поленов, Саврасов, кто там еще, много же их было, и, короче, плохо мне стало, – с печалью признался Сидоров. – Это же гении! Я их пальца, я их ногтя не стою! По сравнению с ними я – никто! Понимаешь, я – никто и звать меня никак!

– Погоди, давай разберемся, – прервал его Богема. – Ты хочешь сказать, что ты не умеешь писать такие же, как у них, картины?

– Конечно! – возмущенно подтвердил Сидоров.

– А они разве умеют, вернее, умели писать такие портреты, какие ты пишешь? – спросил Богема. – И вообще, ты думаешь, что кто-нибудь умеет это делать, кроме тебя? Нет, никто не умеет! Их много таких было и есть, которые возьмут карандаш или кисть и пишут картины, соревнуются между собой, у кого лучше получается, у кого хуже. А тебе, дядя Толя, и соревноваться-то не с кем! Ты один такой, тебя не с кем даже сравнить! Так что давай успокоимся и продолжим идти верной дорогой. Кстати, ты почему на своей «шестерке» зимой не ездишь?

– Ее на морозе хрен заведешь, – вяло отозвался Сидоров. – И зимняя резина уже старая, покупать надо. Причем тут моя «шестерка»?