Еще проезжая по городским улицам, я мысленно поблагодарил себя за рессоры.

Подвеска была превосходной, если бы еще колеса не так громыхали, ведь обода были окованы железом.

Никогда ранее, даже в своем времени, я не был в этих краях. Слева и справа, впереди – до горизонта расстилались поля, часто перемежающиеся лесами. Небольшие речушки и ручейки прихотливо извивались, и так же извивалась проселочная дорога вдоль них, изредка попадались небольшие бревенчатые мостки. Часов через пять остановились перекусить у опушки. Ратники и Прохор ослабили подпруги, пустили коней щипать травку. Почти все из седельных сумок достали провиант – в основном сушеную рыбу, копченое мясо, лепешки, огурцы. На летней жаре продукты долго не выдержат. Оказалось, дальновидный Игнат Лукич положил здоровую торбу с харчами. Эх, инструменты собрал, к зазнобе сбегал, а о еде и не побеспокоился. Мысленно я поблагодарил трактирщика. После перекуса напились уже согревшегося кваса из фляжек и кувшинов и снова двинулись в путь. Мелькали редкие деревеньки, из-под колес летела пыль. Двое верховых ехали поодаль впереди, двое сзади. Охраняли грамотно.

Езда уже начала утомлять.

– Сколько верст мы проехали?

– Дык, верст двадцать пять-тридцать.

В таком же темпе, не останавливаясь, мы ехали до темноты, остановились на опушке березового леса. Расседлав лошадей, быстро развели костерок и повесили котелок. Скоро запахло кашей с мясом. Все подсели поближе и по очереди ложками стали вычерпывать. Ложки подозрительно быстро заскребли по дну. В этом же котелке подогрели воду, развели меда, напились и улеглись спать, один остался у костерка сторожить. По всей видимости, подобный вид отдыха был им привычен, сопение быстро переросло в богатырский храп. Прохор улегся под повозкой, расстелив взятый из-под облучка старый тулупчик. Я долго ворочался на мягком сиденье повозки, донимали комары. Но потихоньку сон сморил меня. Утром я проснулся от запаха дыма, готового кулеша, металлического позвякивания, всхрапывания лошадей.

– Долго спишь, лекарь! – весело бросил один из воинов.

Пришлось быстро умываться и в кружок. При всем ко мне уважении долго никто ждать не будет, а перспектива остаться голодным до обеда не радовала.

И второй день прошел, как первый. Чем ближе мы подъезжали к Рязани, тем чаще начинали встречаться деревни, иногда встречались постоялые дворы прямо на перекрестках дорог, жалко, указателей на них не было. Я понял, что поговорка «язык до Киева доведет» – это явно из этих времен.

Вечером, вымотанный вусмерть, я буквально свалился с сиденья. Сил хватило, чтобы сполоснуться и покушать. И я, и мои спутники были пропылены донельзя. На лицах белели лишь глаза и зубы, но держались мои попутчики не в пример мне значительно бодрее. Крепкий народ был на Руси, нынешним да городским не чета. Мы просто избалованы и изнежены цивилизацией. Никаких куриных мороженых окорочков, йогуртов, сосисок здесь не было. Что из дичи убил, то и сварил. В огородах урожай пусть и не богат, так ведь и без химии. В эту ночь сон был крепкий, даже здоровенные комары не помешали.

С утра снова по установленному распорядку – быстрые сборы, горячая похлебка из взятых с собой запасов, и снова в путь. В конце дня пятая точка, несмотря на рессоры и мягкую подушку сиденья, уже болела, а вернее, я ее не чувствовал. К вечеру, когда подъехали к постоялому двору, я взмолился:

– Давайте здесь остановимся, горячих щей поедим, на перине поспим, помоемся хоть.

Воины переглянулись, кивнули.

Я подошел к владельцу постоялого двора:

– Есть ли банька, хозяин, топлена ли?

– А как же, холоп проводит.

С таким наслаждением я не мылся давно, пыль грязными потоками стекала с тела.

Отмякнув душой и телом, переодевшись в чистую рубашку, я вошел в трапезную. Воины почти поели и, сыто порыгивая, отправились спать. Спешно закусив половиной курицы и запив ужин пивом, последовал за ними. Выехали снова рано утром, душу грело сознание, что конец путешествия уже близок.

Вот вдалеке показались предместья – ремесленные слободы, окружавшие высокие белокаменные стены. К городу сходилось множество полевых дорог, по которым ехали подводы. За стенами поблескивали купола церквей, курился дымок из топившихся печей.

– Рязань! Лекарь, доехали!

Мы подъехали к воротам города, крестьянские телеги сгрудились у въезда, перегораживая его. Воины растолкали телеги, кого потчуя крепким словцом, а кого и плеткой. Наконец мы в городе, по узким улицам помчались к кремлю, что возвышался поодаль. В стороны от всадников прыскали испуганные горожане. Вот и княжеский дворец в кремле, охрана было заступила дорогу, но старший из воинов сказал:

– По княжьему поручению!

Из дверей вышел невзрачный человек, одетый ярко и в то же время как-то обыденно. Встреть такого на торгу, и не вспомнишь, как он выглядел.

– Ты лекарь из Данкова?

Я кивнул.

– Следуй за мной!

Быстрым шагом направился он по комнатам, переходам, лестницам. Я не успевал рассмотреть даже мельком убранство княжеских палат, хотя было очень уж любопытно. Где бы я еще это увидел. Наконец мы остановились перед массивной дубовой дверью с двумя воинами по бокам. Сделав мне знак остаться, провожатый исчез за дверью и почти сразу вышел:

– Заходи, князь ожидает.

Я вошел, следом провожатый. В большой комнате было светло. Стены завешаны пурпурным бархатом, в середине комнаты, на огромном ковре, стоял стол и кресло, в котором в богатых одеяниях сидел князь. Властное лицо, обрамленное темной бородкой, короткие волосы скрыты под тафьей, умные, живые глаза. Я поклонился:

– Здравствуй, князь.

– И тебе долгих лет, лекарь. Мой боярин из Данкова отписывал – ты зело искусен во врачевании, жена любимая сильно занедужила, вылечи, ничего не пожалею. Ее уже местные лекари пользовали, да толку чуть.

– Исполню со всем старанием, князь, ведите к больной.

Снова переход по коридорам и лестницам: ей-богу, шел бы один – заплутал бы на обратном пути.

Подошли к покоям княгини, такие же дубовые двери, только без охраны. Сопровождающий деликатно постучал, выглянула сиделка.

– Вот, лекаря данковского князь прислал.

Двери распахнулись шире, и я вошел. Комната оказалась поболее, чем у князя, везде ковры и парча, окна закрыты, воздух тяжеловатый. В комнате куча народа – сиделки, няньки; судя по травам, торчащим из узелков, местные травники и лекари. В углу стояла широкая кровать, на высоких подушках возлежала красивая женщина лет этак тридцати пяти. Меня за руку подвели к больной. Русые волосы прядями прилипли к потному лбу, глаза запали, губы искусаны чуть не в кровь.

– Здравствуй, княгиня. Я лекарь из Данкова, по распоряжению князя и мужа твоего лечить тебя буду.