У Васьки будто гора с плеч: не опоздал! Но все-таки не поверил, открыл тихонько дверь в класс, заглянул — пусто. Улыбнулся:

— Вот здорово! — И повернулся к двери. — Можно домой идти, значит?

— Куда домой? — схватила его за рукав сторожиха. — Посиди. Утихнет, тогда и пойдешь. Замерзнешь в поле, кто отвечать будет?

Не хочется Ваське сидеть в школе одному, но подчинился. Снял шапку, расстегнул пальто, ходит по коридору, перечитывает плакаты, стенные газеты. С одного плаката прямо на Ваську едет зеленый трактор с большими, в шипах, задними колесами. За рулем сидит девушка в красной косынке и с поднятой рукой. От трактора в испуге разбегаются в разные стороны бородатые кулаки. «В сжатые сроки проведем сплошную коллективизацию!»

На другом — чумазый, как негр, шахтер отбойным молотком отковыривает огромные глыбы угля: «Дадим стране больше топлива! Выполним пятилетку в четыре года!»

Все прочитал Васька, все изучил, делать больше нечего, томится. А ветер воет, не утихает.

— К обеду затихнет, — заверила сторожиха.

И правда, вскоре вой прекратился. Вышел Васька — светло на улице, солнышко даже проглядывает, поселок виден. Подался домой радостный: «Нету занятий! Отменили!» Забежал к Никите обрадовать:

— Никита, не бойсь, у тебя прогула не будет: сегодня не было занятий, отменили!

— Да ты, никак, в школу ходил? — удивилась Никитина мать, оглядывая Ваську. — Я ж тебе сказала, штоб не ходил. — И, посмотрев на него долгим, изучающим взглядом, заключила серьезно: — Вот из него выйдет толк. — Обернулась к Никите: — Видишь, как рвется к занятиям человек? В любую погоду идет в школу. А ты? — Она ткнула Никиту в лоб. — Скажи тебе: «Бросай школу» — тут же бросишь.

Никита проворчал:

— Во, то сама сказала: «Не ходи», а теперь попрекает.

Ваське сделалось неловко, хотел уйти, но тут вошел Карпо, протянул Никите какие-то деревяшки, перевитые веревками.

— На, — сказал он. — Катайси, все подошвы целее будуть.

— Вот, — не унималась Ульяна. — Што захочет — все ему делают. Наевши, обувши, а теперь ишо и коники ему сделал. А учиться кто будет? — заглянула она Никите в глаза.

— Да погоди ты! — сказал ей Карпо. — Расходилась! А чего кипятится, и сама не знает.

— Знаю. То ты не знаешь, — переключилась теперь она на Карпа. — Балуй басурмана, балуй.

Карпо отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, сказал Никите:

— Меряй.

Подошел Васька поближе, смотрит — коньки деревянные отец сделал Никите. Два треугольных чурбачка, одно ребро на них округло скошено, и вдоль него проволока медная укреплена — полоз. Там, где пяткой становиться, выемка для каблука вырезана. Впереди по два ушка ременных прибито, сквозь них веревка продета. Сзади вместо ушка большая петля, тоже ременная. Взял Никита коньки и тут же, не рассматривая долго, стал прикреплять к сапогам. Вдел носок под веревку, перехлестнул ее, концы продел сквозь заднюю петлю, натянул и завязал спереди.

Привязал Никита коньки, для верности постучал о пол, заулыбался.

— Бурульки надо… — проговорил он. — Пойду вырежу.

— Есть «бурульки», — сказал отец и достал из кармана две свежеоструганные палочки толщиной с карандаш. — Весь приклад тебе.

«Бурульки», кажется, больше поразили Никиту, чем коньки: аккуратненькие, гладко отшлифованные, они приятно щекотали ладони. Повертел, любуясь, поддел под веревку в том месте, где они перекрещивались, перекрутил раз-другой, веревка сдавила ногу, конек перестал болтаться.

— Сильно не стягивай, — посоветовал отец, — веревка лопнет. Да и ноги быстро замерзнут в тесноте: ногам должен быть простор, чтобы пальцы шевелились.

Не стал Никита дослушивать отцову мудрость, кивнул Ваське — айда на луг.

— Гляди, осторожно там, — прокричала ему вслед мать. — В Родионову копань не лезь, а то провалишься. Будет тогда делов с тобой.

Васька вышел из хаты вместе с Никитой, но на луг идти ему расхотелось. Еще в комнате при виде коньков Васька загрустил и сник. Никита радовался, а ему плакать хотелось.

— Чего ты? — оглянулся Никита. — Пойдем…

Покрутил головой Васька, слезы навернулись на глаза, он быстро отвернулся и пошел домой.

— Пойдем, — звал его Никита. — Я покатаюсь и тебе дам…

— Книжки положу. — Не оглядываясь, Васька приподнял ранец.

— Приходи, — прокричал Никита.

Луг весь в ледяных плешинах — с осени водой залило его, вода замерзла — образовались малые и большие гладкие катки.

Садами, огородами сбежал Никита на луг, еще издали приметил самый большой разлив, направился к нему. С разбегу прыгнул на лед, покатились коньки, легко понесли его по скользкой глади. Не ожидал Никита от них такой прыти, закачался, замахал руками, как ветряная мельница, не удержался, упал — шлепнулся задом на лед, клацнул зубами так, что в голове зазвенело. Во рту соленый привкус появился, сплюнул на лед — кровь: язык прикусил, падая.

Оглянулся по сторонам — не смотрит ли кто? Никого не видно. Поднялся и, осторожно скользя то одной, то другой ногой, с трудом выбрался на снег. Долго не решался снова ступить на лед. Поджидал Ваську: придет — поможет обуздать коней.

Но Васька на луг так и не пришел.

Обидно Ваське — нет ему счастья в жизни. У других, что захотят — все им делают, покупают: голубей так голубей, коньки так коньки… А тут одни упреки…

— Ой, так рано из школы? — выскочила навстречу Танька и заулыбалась ехидно: — Опять с уроков сбежал? Вот я маме скажу-у-у…

— Чего? — Васька угрожающе вытянул нижнюю губу. — Ябеда!.. — Он замахнулся на нее ранцем.

Танька спряталась за стенку, прокричала:

— Прогульщик!

Не стал с ней связываться Васька, повесил ранец на гвоздь, вышел в сарай, принялся перебирать дрова — искал подходящие чурки для коньков. Выбрал два полена, долго вертел в руках, прикидывал, с чего начинать мастерить коньки. Инструмента у него нет подходящего — вот беда. Но ничего, главный инструмент тут — острый нож. Остругать поленья, подровнять их, выемку для каблука вырезать, нижнее ребро в носке на конус стесать — вот и вся премудрость. Проволоку на ребре укрепить — пожалуй, самая трудность будет. Как это сделать, Васька пока не представлял, но был уверен — придумает что-либо.

Принес чурки в комнату, полез в стол, достал нож, попробовал лезвие — тупое. Снова вышел во двор, принялся точить о камень. Долго точил. Сначала на сухом камне, потом поплевал на него и направил осторожно «жало» на мокром. Тронул пальцем лезвие — острое, так и цепляет за кожу, чуть надави — тут же располосует.

Вернулся в комнату, Алешка уже схватил поленья, строит из них дом — ставит шалашиком на полу.

— Зачем взял? — напустился на братишку Васька. — Для этого я принес?..

Видит Алешка — нож