Историк В. И. Буганов, исследуя разрядные памятники, без особых оснований приписал авторство Д. И. или И. С. Черемисиновым. Но тут концы с концами не сходятся. Ю. В. Анхимюк убедительно показал, что летописная повесть о «Полоцком взятии» первична по отношению к текстам частных разрядных памятников, на которые ссылается В. И. Буганов[34]. Иначе говоря, летописный текст — более ранний, он ближе к оригиналу, чем тот, что попал в разряды.

К этому остается добавить следующее: при том внимании Ивана IV, которое он уделял официальному царскому летописанию, в тексте летописной повести вряд ли могли быть искажены события, происходившие у царя перед глазами и при его активном участии. Искажения в разрядных документах, особенно в частных разрядных книгах[35], представляются более вероятными. Между тем Иван IV вел через доверенных лиц переговоры с полоцким гарнизоном. Никакие детали переговорного процесса не могли ускользнуть от царского пристального взгляда… Русского монарха представляли на «съездах» с литовцами в разное время Иван Черемисинов, Василий Разладин и Михаил Безнин. Дела польско-литовского гарнизона, защищавшего город, начали складываться скверно, как только русские привели в действие «тяжелый наряд» — осадную артиллерию, несколько опоздавшую к началу осады. Полоцкие укрепления оказались слишком слабыми, чтобы остановить совокупную мощь ее огневого удара. Переговоры давали осажденным передышку. По ходу переговоров 7 февраля 1563 года у русской стороны создалось впечатление, что представители полоцкого гарнизона Василий Трибун и Лукаш Халабурда специально медлят, затягивают процесс.

Далее в частных разрядных памятниках можно найти следующий текст: «И в те поря по государеву приказу приехал от дворовых воевод Михайла Безнин и учал говорити от воевод Ивану Черемисинову: “Прытко будет с полоцкими людьми дело, и они бы делали ранее, а не будет дела, и они бы розъехалися и государевым делом промышляли, а государевой рати про што без дела томитца”. И Иван Черемисинов Михайлу Безнину говорил: “Вы де молотцы молодые, смышляете битися, и ты поедь прочь, а дай нам с Лукашем поговорити о крестьянской крови, штоб кровь крестьянская не пролилась, про што пролитися крови крестьянской, нечто бы дело зделалось без крови”»[36]. Таким образом, создается впечатление, что мудрый Черемисинов одернул не в меру горячего Безнина, к тому же унизив его званием «молодца молодого» по сравнению с собой, старшим.

Странная коллизия! Ведь, как уже говорилось, в том походе Безнин получил полное одобрение царя. В виде особой милости его даже отправили гонцом с известиями о падении Полоцка. Учитывая этот факт, возвеличивание Черемисинова, к тому же идущее за счет унижения Безнина, действовавшего по воле командования и самого царя, выглядит неестественно.

В летописном варианте всё иначе. Длинная ремарка Черемисинова полностью отсутствует, а значит, именно Безнин выставлен в выгодном свете: он явился, чтобы поторопить не слишком ретивого коллегу и произвести на литовских дипломатов впечатление своей решительностью[37]. Роль переговорщиков выделена столь отчетливо и характер их действий передан столь подробно, что это заставляет предполагать в одном из них автора записки, превратившейся затем в летописную повесть. С этой точки зрения гораздо более вероятным автором является Михаил Безнин, а не кто-то из рода Черемисиновых.

Но Черемисиновы, составляя или редактируя какой-то частный разрядный памятник, могли вписать туда несколько фраз от имени своего родича, Ивана Черемисинова. Почему бы не исправить негативное впечатление от его деятельности? Частный разряд — частное дело. Он к государственным документам не имеет никакого касательства. Его правят так, как потребуется хозяевам.

Наконец, последний аргумент в пользу авторства Безнина. Михаил Андреевич, как уже говорилось, — человек «книжный». В будущем он станет книгохранителем Иосифо-Волоцкой обители. Историки замечали у него особый литературный стиль и «писательский темперамент» — даже в тех случаях, когда он составлял деловые документы. Такого человека логично поставить на роль автора текстовой заготовки для царской летописи о полоцких событиях.

И Безнин, и его родственник Алферьев неоднократно назначались на воеводские должности в опричнине. Особенно Михаил Андреевич. Карьеру, как будет показано ниже, они делали и по военной, и по административной, и по дипломатической части. Так вот, вмешавшись в ход переговоров под стенами Полоцка, Михаил Андреевич, надо полагать, вытащил из пруда золотую рыбку. Иван IV, возглавлявший войско, оценил его слова. Оценил из-за отважного стремления «пить смертную чашу» с неприятелем — как тогда говорили. И впоследствии сделал Безнина одним из крупнейших деятелей опричнины.

Ворвавшись с несколькими фразами в поворотный момент военной истории России, великий честолюбец положил основание своей карьеры. На протяжении всей Ливонской войны у Московской державы не было ни одного столь же крупного успеха, как взятие Полоцка. Иван IV не без оснований видел в этой победе личный триумф: он присутствовал в войсках и лично руководил операцией от начала и до конца.

Безнин, как видно, чувствовал особое значение происходящего. И он сделал рискованный ход: ведь его могли засмеять, пристыдить, а то и наказать. Но Михаил Андреевич не прогадал. Государь видел его. Государь одобрил его. Государь запомнил его, а потом приблизил к себе…

Безнин служил в опричнине с года ее основания. И в первом же походе опричного корпуса (под Волхов, осенью 1565 года) он числится вторым воеводой опричной рати, шедшей из Белева; затем он появляется под Калугой осенью 1567 года — вторым воеводой передового полка[38]. Явный взлет карьеры! В 1569 году он поднимается еще выше: его назначают вторым воеводой в большом полку на Туле «после отходу опришнинских больших воевод». Через два года Михаил Андреевич отстраивает городские укрепления Москвы после великого пожара, разожженного крымцами Девлет-Гирея. А в 7080-м (скорее всего, с весны 1572 года) он уже стоит первым воеводой в Нарве-Ругодиве, что для человека его социального уровня — за пределами мечтаний[39].