Я велел выстроить поперек дороги 24 человека в два ряда; переднему ряду приказал вырывать палочки, а заднему – прикрывать работающих и стрелять, как только неприятель спустит свой первый заряд стрел. Затем еще 12 пионеров послали мы лесом, по обеим сторонам дороги, и велели им проникнуть в селение. Едва мы подвинулись на двадцать метров по очищенной от палочек дороге, как в деревне показались столбы дыма, а по направлению к нам посыпался дождь стрел, ни в кого, впрочем, не попавших. Наши стрелки ответили. Передовые поспешили повыдергать остальные палочки, мы пошли скорым шагом и вступили в деревню одновременно с фланговыми. Весь караван бросился в атаку, пробежал насквозь через всю деревню, объятую пламенем, и, продолжая отстреливаться, остановился в каком-то предместье, в восточном конце местечка, которое еще не успели поджечь.

У реки схватка была более ожесточенная. Одного залпа из наших ружей было бы достаточно для устрашения неприятеля, потому что дикари вообще очень чувствительны к шуму; к несчастью, на сей раз шум не только напугал их, но имел и роковые последствия, потому что несколько туземцев едва не поплатились жизнью за свои глупые насмешки. Я виню в этом ямбуйцев: наверное, они наговорили своим соседям какого-нибудь ужасного вздора, если эти несчастные решились задержать военную силу в 400 карабинов.

Было девять часов вечера, когда арьергард вошел, наконец, в лагерь. Дикари прибегли к своей обычной тактике и всю ночь старались тревожить нас на разные лады. То они закидывали к нам отравленные стрелы и копья, которые, вертикально падая, втыкались внутри нашей ограды, то раздавались внезапные крики, вой, рычание, угрозы; по временам с разных сторон трубили в рога, как бы собираясь учинить генеральную атаку.

Человек, не знакомый с хитростями лесных сатиров, мог бы подумать, что восходящее солнце озарит полную нашу погибель. Во время прежних моих путешествий я уже познакомился с некоторыми из их приемов, но эти язычники показали мне новые хитрости. Я окружил лагерь часовыми, приказав им хранить абсолютное молчание и смотреть в оба.

Утром оказалось, что один из наших людей едва не погиб. Его одеяло и циновка с обеих сторон были насквозь пробиты копьями, которые, воткнувшись в землю, не задели его самого, но пригвоздили к постели. Двое других слегка ранены стрелами.

Наутро, поискав минут десять, мы нашли тропинку, которая сначала вывела нас на широкую поляну, заключавшую по меньшей мере двести гектаров обработанной земли, засаженной маниоком, а потом к небольшой деревне Бахунга, расположенной в семи километрах к юго-востоку от Янкондэ; тут мы могли, наконец, отдохнуть. Мне не хотелось изнурять людей, они еще не привыкли к ходьбе, и после такого длинного переезда водою я предпочел исподволь приучить их к переходам, имея в виду, как много и долго еще им предстоит идти.

30 июня. Мы попали на дорожку, соединяющую четырнадцать отдельных селений, расположенных, однакоже, в ряд. Все они окружены плантациями маниока, превосходно обработанными; но, несмотря на это, легко было заметить следы недавнего бедствия. Жилища конической формы, вроде четырехугольной, заостренной вверху колокольни. Обгорелые столбы, разрушенные жилища, а местами пометки на деревьях несомненно доказывали, что тут проходили арабы или маньемы, а может быть, брат Типпу-Тиба.

На следующий день мы прошли через другие деревни в том же роде, соединенные между собою очень хорошо проложенной дорогой. Между ними уцелели участки первобытного леса. Вдоль дороги видны были рытые ямы, употребляемые для ловли крупных зверей, ловушки и западни на разную мелкую дичь, на кроликов, белок, обезьян, крыс. В ближайших окрестностях каждой деревни натыканы были колышки, наподобие уже описанных мною, требовавшие величайшей осторожности со стороны всех, кроме европейцев, обутых в длинные сапоги. Да и нам приходилось остерегаться, так как иногда эти колышки, воткнутые вкось, могут проткнуть самую прочную кожу и занозить ногу своими ужасными колючками, что очень опасно и чего следует всемерно избегать.

В тот день нам суждено было познакомиться с еще одним важным неудобством путешествия по лесам. Через каждые 50 м поперек пути валялись старые толстые деревья; так как диаметр такого дерева приходился нам по плечо, нам было чрезвычайно трудно переваливать через него наших ослов, и многие из людей тяготились этой новой церемонией, так что, повторив ее от двадцати до пятидесяти раз, люди, не привычные к лесным походам, начинали роп– тать.

В 3 часа пополудни мы сделали привал у небольших болотистых прудов, покрытых кувшинками; на этот раз мы расположились нарочно подальше от населенных мест, потому что трое из наших людей получили уже раны на ногах от вышеописанных ловушек.

На следующее утро за три часа до рассвета лагерь был разбужен зловещим воем; с разных сторон по лесу раздавались звуки рогов. Мало-помалу эти звуки смолкли и послышались голоса двух человек: они переговаривались между собою так явственно и громко, что многие – в том числе и я – старались вглядеться в окружавшую нас глубокую тьму и рассмотреть ночного оратора и того, другого, который изображал его отголосок.

Первый говорил: «Чужеземцы, куда вы идете?»

А наперсник подхватывал: «Куда вы идете?»

Первый: «Эта страна не хочет принять вас».

Второй: «Не хочет принять вас».

Первый: «Все будут против вас».

Второй: «Против вас».

Первый: «И все будете убиты».

Второй: «Будете убиты».

Первый: «Ах – ах – ах – ах – а-а!»

Второй: «Ах – ах – а-а!»

Первый: «О-ох – о-ох – о-ох – о-ох – о-о!»

Второй: «О-ох – о-ох – о-о!»

Это было выполнено так смешно и так удачно, что в лагере все разразились неудержимым хохотом, и притом таким дружным, что голоса в лесу сконфузились и замолчали. Все снова погрузилось в ночную тьму.

Вполне убедившись в том, что тропинка, ведущая к прудам, проложена вовсе не людьми, и зная при этом, что назавтра нашим людям нечего есть, я был сильно озабочен и тем и другим, а потому 2 июля с рассветом послал 200 человек пионеров за маниоком в те селения, в которых мы побывали третьего дня. Они исполнили это поручение так, что еще раз убедили меня в своей совершенной умственной несостоятельности, и что из 389 человек, меня сопровождавших, вряд ли половина вернется в Восточную Африку. Теперь они в полной силе молодости, владеют усовершенствованным оружием, экипированы заново, каждому дано по десяти патронов.

Будь они хоть сколько-нибудь осторожны и осмотрительны, все почти могли бы живыми и здоровыми завершить кампанию; но они до такой степени ненадежны, безрассудны и легкомысленны, что не обращают ни малейшего внимания на приказы и распоряжения начальства, если за этим не присматривать постоянно, а для такого присмотра мне понадобилась бы сотня английских офицеров, не менее умных и преданных, чем мои четыре товарища. Эти дикари самым бессмысленным образом разбредаются по сторонам, рискуют жизнью из-за сущих пустяков, и пока какое-нибудь исключительное бедствие не проучит их, никакими доводами не убедишь их в том, что они поступают как безумные.